— Я выйду замуж только за того, от чьего вида у меня мурашки по коже побегут, — твердо заявила Лена и плюхнулась на диван.
— Сегодня среда? — вдруг спотхватившись, спросила Наташа.
— Да, — протянула Лена, откинув голову назад.
— Я обещала Вадиму Юрьевичу помочь проверить курсовые работы, — затараторила Наташа и стала ловко вынимать из своего кожаного рюкзака тетради и складывать в него зарядки и наушники, — Если Женя приедет раньше меня, скажи, что я вышла в магазин.
— Почему нельзя сказать ему правду? — недовольно подняв одну бровь, пробормотала Лена.
— Он слишком переживает из-за беременности, ему все кажется опасным, — пояснила Наташа и, осмотрев спальню, побежала в коридор, — Но мы с малышом хорошо себя чувствуем, я поеду. Скоро должна лекция закончится, — сказал она и упорхнула за дверь.
Лена шумно вздохнула и, вытянув ноги вперед, погрузилась в мечты о своей идеальной свадьбе и идеальной жизни.
Наташа застала последние двадцать минут лекции. Вадим Юрьевич заметил вошедшую Смыслову, кивнул ей в знак приветствия, затем поправил очки, потер желтой рукой морщинистый лоб и продолжил:
— Наступила эпоха средневековья. Что же делать, когда мысль общественная такая нестабильная? Константин принимает отличное решение — принять христианскую веру. Она давала духовное спокойствие и перечень правил, по которым нужно жить, возможность вешать ярлыки и оценивать людей, а самое главное — утверждало божественную природу правителя. В таких понятных правилах растет рыцарство. А где же ему еще расти, как ни здесь, когда понятие чести и доблести такой ясное?
Только теперь у нас полное противоречие между телесным и духовным планом. Тело — табу. А потом еще оказывается, что свод правил не такой уж и понятный, а весьма противоречивый. И как ни пытались схоласты это решить трактовками, ничего не выходило. Конфликт разума и веры, опыта и веры разросся до масштабов катастрофы. Лицемерие монахов в конце концов поднадоело людям.
Фома Аквинский разрешает жить одну часть своей жизни разумом, другую — верой. Получилось, что теперь мы под Богом ходим не всегда, как думали в средневековье, а только иногда. Теперь отношения человека с духовным выглядела так — человек грешит, потом приходит с исповедью к священнику, у которого есть связь с Богом, и тот отпускает грехи. И вот откуда растут ноги Реформации и всей эпохи Возрождения. Протестанты сказали, что нужно трудиться, если твой труд приносит доход, значит, Бог тебя любит, а у священников нет власти отпускать тебе грехи.
И вот когда такой аскетичный христианский мир затрещал по швам, появились мысли и настроения, образовавшие гуманизм и саму эпоху Возрождения. Что она утверждала? Человек прекрасен, человек рожден для того, чтобы быть счастливым. Он должен наслаждаться благами, удовлетворять свое тело. Собственно, на тело человека мы и смотрим с работ титанов. Они хотели построить идеальный мир, поэтому так много утопий писалось в это время.
Но вера в человека, в его природную и божественную сущность сводится на нет. Почему? Все просто, не оправдываются надежды, и вместо того, чтобы поступать так, как поступало бы божественное существо, человек, радуясь своей возможности жить в наслаждении, опускается в пучину страстей. Это приводит к кризису саму идею Ренессанса. Гамлет и все герои Шекспира страдают по этому поводу. Что делать, когда такая разница между Виттенбергским университетом и Датским двором? Получается построить идеальный мир нельзя, потому что вы возьмете туда человека. А человек принесет туда свои представления об идеальном, а они (оказывается!) у каждого свои. И вот в семнадцатый век мы войдем с плюрализмом и долго будем думать, что же с ним делать.
Он опустил очки и окинул пытливым взглядом аудиторию, рассматривая выражения лиц сидящих за партами юных студентов.
— Вопросы? — обратился к аудитории Вадим Юрьевич.
Его узкие далеко посаженные зеленые глаза вызывающе сверкнули, и тонкие бледные губы растянулись в хитрой улыбке.
— Итак, плюрализм. Научные открытия говорят человеку, что он не любимец Бога, что кроме него еще есть другие планеты, другие миры, что черепах нет, слонов нет и тд и тп. Тут еще и идеальный мир построить нельзя. Человек оказался перед бездной внутренней и внешней. Потеря объективной реальности, отсутствие истины и истинного знания обостряет проблему «быть» и «казаться». Если нет твердой почвы, а есть только множество мнений, то любое белое может стать черным и наоборот. Когда с «быть» большие проблемы, остается только «казаться». Разберемся на примере Тартюфа. Да, он лицемерит, но почему? Потому что это такая модель жизни, множество мнений — множество лиц. Тебе заказали идеал — ты его исполнил, получил свои дивиденды. Все честно. Господин так очарован Тартюфом, потому что он исполняет для него идеал человека. Никто из его близких не идеал, и даже не старается, а Тартюф — идеал. Понятно, что с ним приятнее находится. Только вот Тарфтюфу сложно исполнять желания всех одновременно, потому что идеалы у всех разные. Собственно, из множественной картины мира сделали вывод, что истины нет, выбирай, что хочешь. А хочется обычно вещей из первых двух пластов (природного и социального). И вот мы плавно переходим в эпоху просвещения, которая естественно возникла от необходимости немного прояснить людям смысл жизни.
В связи с тем, что воля Бога в отношении каждого человека не ясна, и с тем, что никто не может являть собой чистое воплощение воли бога на земле, обнаруживается факт тотальной ответственности человека за свои действия. Но всего человек знать не может, поэтому его добрые действия могут в дальнейшем оказаться весьма злыми. Каждый человек теперь понимает, что ответственность за свои действия несет только он (не церковь, не Бог, не священник, не царь). Но взять эту ответственность страшно, потому что нет гарантий, что ты примешь правильное решение, и твои действия приведут к добру. Что делать? Придумать рациональную систему, где нет загадок, такую систему, придерживаясь которой ты точно не ошибешься. Давайте сразу проясним, почему человек не может точно знать, к чему приведут его действия. Если человек хочет быть свободным, то ему нужен выбор. А если он знает конечную цель и видит все последствия событий, то выбора у него нет, и свободы воли нет. Вместе со свободой воли возьмите и неопределенность, пожалуйста.
Итак, создаем универсальную систему — общественный договор с естественными правами и tabula rassa. Теперь власть (совершенно обычная, а не от Бога) не может мне на голову скидывать какие попало правила, мы договорились. Государство мне гарантирует свободу воли и всякие права, за это я плачу налоги и работаю на благо страны.
Во главу угла выезжает его Величество Компромисс. Компромисс между духовным и социальным, ибо духовное держится на основе бескорыстности, а социальное — на выгоде. Вот на этих граблях мы до сих пор танцуем.