— Считай, что я согласилась. Тешу себя одной только мыслью — что твое бессердечие кому-то во благо, — она направилась к лестнице, неся перед собой полный стакан воды и чудом не расплескивая его. — К тому же, в состоянии Моники, ей будет приятно любое проявление интереса к личной трагедии.

Я бесшумно похлопала в ладоши и посеменила за Мишель. Так бегут за старшей сестрой, которая пообещала дать поиграть со своей любимой игрушкой.

Моника сидела на диване в красивом цветастом платье до колен, теребя в руках носовой платок. Тушь для ресниц потекла, а попытки сестры стереть разводы под глазами не пошли на пользу, только все лицо измазала. Как только я переступила порог комнаты, то мгновенно ощутила плотную, как утренний туман, силу Моники. Она заполняла помещение, как ванну теплая вода ванну. Боль выплескивалась из нее импульсами силы, которые я чувствовала кожей. И я точно знала, какова она на цвет — золотисто-оранжевая, как лучи закатного солнца.

Мишель расположилась на полу перед Моникой, скрестив ноги и поставив перед собой стакан с водой. Я же направилась к дивану. Когда остановилась рядом со старшей сестрой, в глаза бросилась несвойственная ей бледность и темные, почти черные круги. Глаза сестры поблекли, обесцветились. Болезненные синяки, будто из Моники уходила жизнь. Моргнув, я посмотрела на нее вновь, но наваждение прошло. Тушь для ресниц, ничего более.

Опустившись на диван, я закинула ногу на ногу и сложила руки на коленях. Всхлипывая, Моника смотрела мимо нас, а я подбирала нужные слова. Нельзя спрашивать в лоб о бывшем любовнике, сыгравшем в ящик — стоило быть мягче и деликатнее, чтобы не ранить и без того ранимую сестру. Неужели Странник был прав, и я не способна любить даже родных? Он настолько хорошо меня знал?

Я вдыхала аромат духов Моники, такой же яркий и цветочный, как ее платье. Желтый, красный, зеленый, оранжевый — пестрые цветы рассыпались по ткани, с плеч по всему подолу. Желтые туфли на высокой шпильке, пояс из атласной желтой ленты — она безупречна всегда. И даже прическа: идеальные, блестящие локоны, ниспадающие на плечи и рассыпающиеся по спинке дивана. Вот только лицо Моники выглядело не как обычно. Она словно состарилась лет на пятьдесят, побледнела и истончилась, как ветхая бумага. Моника повернула голову, словно услышала мои мысли, и только сейчас заметила меня. Я непроизвольно вздернула брови, зеркально отражая ее движения.

Мгновение она смотрела на меня, а потом ее лицо разгладилось, глаза заволокло пеленой слез. Моника потянулась ко мне и задушила в объятиях, громко шмыгнув носом. Не ожидающая такого поворота событий, я погладила ее по спине, осторожно касаясь ладонями, будто боялась навредить. А потом взглянула на Мишель, ища в ее лице поддержки. Беззвучно хмыкнув, она покачала головой и отвернулась, пряча улыбку. Наверно, от переживаний мы по-своему сходили с ума.

— Это ужасно, — всхлипнув, Моника зарыдала в мое плечо. Я снова покосилась на сестру, сидящую на полу. На кухне я решила, что она наливает заботливо воду для страдающей Моники, но сейчас наблюдала, как она жадно утоляет жажду. — Кеннет не заслужил такой смерти!

— Какой? — удивилась я и отстранилась.

Моника прекратила плакать и испуганно заморгала слипшимися ресницами. Выглядела она невероятно уязвимой и невинной.

— Его же убили бэлморты, так сообщают в газете!

— Да, верно, — протянула я, и Моника вновь всплакнула и обняла меня. Ее обжигающая сила проливалась и щекотала кожу, я невольно отодвигалась, прижимаясь к дивану. — Ничего умнее полицейские не придумали.

— Он был таким милым…

— Ты же его терпеть не могла?! — вновь встряла я и отстранилась. Моника опять замолчала и уставилась на меня. Где-то за ее спиной на полу Мишель поперхнулась, отпивая воду из стакана, и выплюнула ее обратно.

— Эшли, — снисходительным тоном протянула Моника. — Мы все ссоримся. Иногда бесим друг друга, но не желаем смерти. Да, он бросил меня. Да, я не смогла простить ему измену, но никогда бы не пожелала…. Бред какой-то, — она нахмурилась и растерянно потупила взгляд.

— Чем он занимался?

— Торговал недвижимостью….

Я помотала головой.

— Кроме работы.

— Зачем тебе это? — Моника насупилась, будто я спросила ее о чем-то постыдном.