– Нет, не боюсь.

– Ну, тогда храни вас Бог…

В начале 1990 года в большинстве из нас жил еще навязанный коммунистами инерционный мини-страх перед возможным наказанием или порицанием за такую вольность. Сейчас стало модно венчаться в церкви, а много лет тому назад, в масштабах того времени это осуждалось, подвергалось насмешкам атеистическим большинством социалистического общества и было небезопасно для карьеры… Венчание было с нашей стороны своего рода поступком.

…Воспоминания вдруг резко оборвались, когда я посмотрел на нашу переводчицу Галину – ее начало трясти. Она с ужасом смотрела на пилотов, которые эмоционально жестикулировали и переговаривались между собой. Я прислушался, всё понял и замер. Позже Суханов мне сказал: «Когда я увидел твое лицо, то понял: что-то случилось. Оно у тебя стало просто зеленым». Неправда, очевидно, я просто немного побледнел, не более того…

Еще бы. Падение нашего самолета началось через полчаса после вылета, с высоты примерно 3500 метров. Сначала оборвалась связь с землей, потом полностью вышла из строя система электропитания всех приборов и оборудования. Летчики отчаянно кого-то ругали. Хотя перевода подобные выражения не требовали, я все же спросил Гонсалес:

– Что случилось, Галя? Переводите.

На какое-то время она потеряла дар речи, но потом взяла себя в руки и стала испуганно переводить:

– Дело в том, что полностью вышла из строя система электропитания, которая всегда многократно дублируется. Поэтому выйти из строя самостоятельно она никак не может… Даже когда самолет проходит через грозовой фронт и в него попадает молния, всегда есть резервная система электропитания – это закон. Кроме того, сегодня ясная погода, ни одного облачка. Какая молния? Пилоты постоянно повторяют «сволочи!», «ах, какие сволочи!».

– Надеюсь, это не про нас? – попытался разрядить обстановку Ельцин.

– Конечно нет. Они клянут тех, кто подсуетился на земле. То ли что-то забыли, то ли что-то подложили… Странная история.

– Но ведь экипаж не прощается с нами, Галя? – ободрил ее Ельцин словами из анекдота.

– Вроде нет.

– Ну, так значит, долетим.

Все немного успокоились. Раз Борис Николаевич сказал долетим – значит, должны долететь. Между тем у нашего переводчика началась настоящая истерика – она выла и рыдала, мы ничем не могли ей помочь…

Я посмотрел в иллюминатор и не по рассказам, а на самом себе испытал все чувства и перегрузки летчика, сидящего в кабине пикирующего бомбардировщика. Жуть. Парашютов, естественно, не было, приземляться некуда, кругом одни острые скалы.

– Ну вот, теперь никаких привилегий – падаем все разом. Вы чего такие скучные? Может, какую речку найдем, успеем выпрыгнуть, – без малейшего намека на панику тихо произнес Ельцин.

– А как же моя серебряная свадьба? – спросил я. – Ведь я уже вас пригласил.

– Раз пригласил, значит, придем – ждите, – ответил за двоих Суханов.

Летчики умудрились повернуть обратно, надеясь дотянуть до Кордовы, но без связи и навигации найти место для посадки не смогли. Они настойчиво просили нас пристегнуться.

– Пристегиваться не буду, – категорично заявил Борис Николаевич. – Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.