С тех пор коммерческая сторона в работе «Пластика» легла на плечи Охрипенко. При нём цех сначала отпочковался в отдельный самостоятельный заводик, а во время перестройки превратился в холдинг. Благодаря его связям и дальновидности продукция хорошо расходилась не только по всей стране, но и за рубежом.
Постепенно в этом руководящем тандеме Златковский начал играть всё больше генеральную роль, оставляя бывшему «химику» реальное управление. За многие годы совместного пути наверх Охрипенко никому ни разу не дал повода усомниться в преданности своему патрону. Вот и теперь, уходя во власть, Герман Иванович оставлял «Пластик» без колебаний. На Гришу он надеялся едва ли не больше, чем на себя. В случае успешного избрания Златковский был готов – и многие об этом знали – остаться лишь держателем контрольного пакета акций, а своего заместителя сделать полновластным директором немалого хозяйства.
– Ну вот! Скажите на милость, зачем тогда без пяти минут директору стрелять в своего партнёра? Ему и без того все карты в руки!
– Вроде бы, Лара, оно и так. А если бы Златковский не избрался? Тогда опять взад пяткИ? Ходить в подручных до морковкина заговня? Человек уже силу почувствовал, крылья расправил, планы настроил, а его – в прежнее стойло, из которого давно вырос? С таким трудно смириться кому угодно, а уж величине вроде Гриши!..
– Ну и стрелял бы, когда облом случится! Сейчас-то какой смысл?
Ольга Ивановна тряхнула своими кудряшками:
– Вот! Наши заказчики как раз и хотят, чтобы мы навели общественность на мысль, будто Охрипенко не было никакого резона отправлять на тот свет своего благодетеля…
– Будто? – прицепилась к слову Лебедева. Но начальница сделала вид, что не расслышала последнего язвительного вопросика. Она, наконец, вспомнила про очки. Пристраивая их на пуговке носа, устало велела:
– Давай ка дома ещё раз проштудируй эти талмуды, а завтра после обеда к ним вернёмся.
Захлопнув пухлую папку, Гришина пододвинула её к Ларисе и царственно указала на дверь.
Глава 31
Сюрреализм цветных снов нехотя, но отпустил, память восстановила вчерашние события.
Как же вымотало её общение с Ольгой Ивановной! Голова стогом сена пухла от новостей и догадок.
После работы пришлось бежать к маме – выправлять с сыном геометрию. Со своими мужиками совсем запустила ребёнка! К счастью, школьный курс ещё помнился, и они с недовольным Сашкой кое-как утолкли теоремы о трапециях и параллелепипедах. Что-то не жалует её сын математику. Хорошо хоть отстал не по истории! Шестые классы осваивают программу прошлого России, в которой, считала Лариса, всё поставлено с ног на голову. Своими совковыми толкованиями она бы только запутала мальчишку. Кольке достались лишь сонные обрывки вечера, химическому холдингу – и совсем ничего. Загружаться очередным криминальным сюжетом пришлось после утреннего кофе.
Освежённый мозг заработал быстрее, жадно впитывая информацию. Что накануне казалось нелогичным, сегодня легко раскладывалось по полочкам. Лариса составила список неясных моментов, в блокноте под грифом «Златковский-Охрипенко» сделала некоторые пометки. Время близилось к обеду, можно отправляться к Гришиной.
Она быстро надела привычную для буден униформу: видавшие виды, хотя и фирменные джинсы со скромным джемперком тонкой шерсти. Едва заметный макияж, из украшений только серёжки-гвоздики с александритом, да перламутровая заколка на цветном шейном платке. Одеваться так, в духе унисекс, предпочитали многие знакомые ей журналисты. Удобно, не марко, во время интервью собеседник не отвлекается на внешность корреспондента.
Но сегодня серенький дресс-код её подвёл. За мыслями о новой городской сенсации Лариса даже не вспомнила, какой нынче день. И только по виду нарядных коллег поняла, что прозевала свой любимый праздник. Среди большинства полиграфистов и работников СМИ было принято отмечать День печати не в январе, а по старинке 5-го числа тёплого душистого мая.
– Лорик, я раза три к вам спускалась! Где тебя носит?– подлетела сияющая Аллочка. – Триш расщедрился на банкет, уже всё накрыли, идём к столу!
Не давая Ларисе опомниться, подруга потащила её наверх.
Обычно в «Обозе» праздновали весело. После второго-третьего тоста Сокольский или Васечка Толстоганов брали гитару, и публика долго, до коллективной хрипоты «давила песняка». Пели бардов и свои сочинения, горланили оптимистичные комсомольские песни, дурашливо слЁзились над бабскими страданиями про поникшие лютики и сиротку-рябину. Разошедшиеся други иногда пускались и в пляс, показывали смешные сценки, или выкрикивали полускабрёзные частушки. Гвалт, хохот, нарочитые (а то и взаправдешные) обнимашки, братания… После бурного застолья выходили в город. Кто-то шел на официоз с театральной постановкой, кто-то – кататься на речных трамвайчиках или встречаться с ватагами таких же разогретых журналяг из других редакций. Случалось, праздновали до утра.