До этого момента Триш только опрокинуто таращился, не веря свои ушам. Но теперь вставил слово:

– Ты чего это, Лора! С чего так не любишь моего зама? Всё тебе какие-то его происки мерещатся, даже из поминок митинг устроила. Чего ты так предвзято на вещи смотришь?

– Это я-то предвзято? А вы спросите у Курилова, не Натаныч ли ныл, что нужно туже натянуть вожжи в газете, а то у Триша не выходит! Поинтересуйтесь у банкира Янселевича, кто ему сосватал Жору Вензеля. Заодно уж наведите справки и у майора Васильева из ОБЭП, что за великий специалист ваш заместитель. Майор до сих пор забыть не может, как Ниткин – ещё в «Вечёрке» – опубликовал технику производства фальшивых купюр. А как Сокольского из редакции выдавили, забыли? Это уже не просто слова, это факты. У меня даже кое-какие записи имеются!

Лариса обвела горячечным взглядом аудиторию, остановив его на мокрой бородёнке Натаныча:

– Сейчас самое время спросить господина Ниткина – не найдёт ли он нужным здесь, на поминках по угробленному им Лёне, написать заявление об уходе? Володька, хотя бы раз в жизни поступи по-человечески! Или мы…

Договорить ей Триш не дал. Поднялся, уронив тарелку с недоеденной котлетой:

– Довольно сводить здесь ваши личные счёты! Революционеры хреновы! Вишь, не по нутру им мною назначенный заместитель! Я вам покажу дворцовые перевороты! Ясненько?!

И вышел из зала, едва не прихлопнув массивной дверью затрусившего следом Ниткина.

«Обозники» притихли. Вот сейчас возьмутся ребятушки за шапки и разойдутся, а завтра как ни в чём не бывало опять подставят горбы тришам да ниткиным – горько думала Лариса, опрокидывая кем-то заботливо подставленную стопку. – Прости, Лёня, кричала ради тебя…

В это время Ларису сзади обхватила мягкая рука:

– Лорик, а у тебя – что, и вправду записи есть?.. – голос Ниловой звучал вкрадчиво. Лариса утвердительно кивнула.

– И можешь нам их прокрутить?.. Ребята, пуская Лебедева докажет, что не клепает на Натаныча, а?

Столы выразили интерес.

И пусть слушают! Лариса уже доставала диктофон. Хотя записи не были обработаны, все всё разобрали и поняли.

– Что делать-то теперь будем? Тут ведь или Натаныч с Витасом нас, или мы – Натаныча, так? – продолжала удерживать инициативу Аллочка. – Что, Лорик, скажешь?

– Скажу, что пишу заявление об уходе. Тошно работать под одной крышей с этим Иудушкой!

– Я тоже не останусь! – со слезой выкрикнула Смешляева. – Лёньку жалко!

– И я не хочу вместо него мантулить! Пусть сам оригиналы читает! – неожиданно взвилась Верочка Скок. – Нина, неси бумагу, сейчас заявы и напишем!

К концу дня у секретаря Ниночки в папке «На подпись» образовалась пухлая стопка «собственных желаний». К общему волеизъявлению примкнул и трусоватый Толя Косицын, и благополучный Васечка Толстоганов, решивший, что сейчас выгоднее откреститься от товарища по рюмке. Лыжи навострил даже пенсионер Губарев, испугавшийся, что в отсутствие Ларисы не потянет порученное ему криминальное чтиво. Уходили опытные и уважаемые в городе газетчики. Более двадцати сотрудников «Обоза» собрались перед майскими праздниками влиться в ряды зауральских безработных.

На следующее утро Триш припозднился – ввиду «после вчерашнего», сильно добавленного в компании Ниткина. Володька убаюкал шефа, заверяя, что Лебедевское выступление – не более чем пустой эпатаж. Завтра все забудут о глупом инциденте, и жизнь в «Обозе» покатится по привычным рельсам. Теша себя этой мыслью, Борис Ильич входил в редакторский кабинет.