— Вы подозреваете, что он в чем-то таком замешан?

— Да. И Больдони тоже.

— Вы из-за этого разлучили меня с Джузеппе?

— Отчасти, — признался Балетти, потянувшись за тростью с серебряным набалдашником. — Но есть и другая причина.

— И какая же? — спросила Мери, у которой сердце готово было выскочить из груди.

Балетти подошел к ней вплотную, с беспредельной нежностью взял ее руку и, как любил делать и часто делал, коснулся губами запястья, там, где под кожей виднелись голубые жилки. И, как всегда, Мери задрожала с головы до пят.

— Чуть позже, — пообещал он. — Время придет. Доверьтесь мне.

Она кивнула, хотя у нее, казалось, больше не оставалось сил ждать и терпеть. И все же она вместе с тем и наслаждалась этим ожиданием, словно блаженно и мучительно недоступным лакомством.

Часом позже они сидели в курительной комнате в доме посла Франции среди патрициев и их жен.

Признания Балетти пробудили у Мери интерес к этому визиту, и теперь, вместо того чтобы, по обыкновению своему, томно раскинуться на диване и грезить, она внимательно прислушивалась ко всему, что говорилось вокруг. Как это часто бывало, перед тем как заговорить о любви, некоторое время собравшиеся обсуждали политические новости. Главным предметом обсуждения были маневры Форбена в Адриатическом море.

Казалось, Балетти с каким-то тайным наслаждением снова и снова к ним возвращался, приводя в смятение посла. Того всякий раз бросало в жар, по круглому лицу ползли соленые струйки пота, никак не сочетавшиеся с елейным тоном, каким он вел все разговоры на эту тему. Мери, тоже получавшая от этой игры удовольствие, с безупречно простодушным видом принялась невинно его подначивать.

— Говорят, этот господин де Форбен — человек вспыльчивый и раздражительный. Как хорошо, что Венеция не может вызвать его недовольства. Вы, господин посол, должно быть, этому радуетесь, это облегчает вашу задачу?

— Конечно, конечно. Господин де Форбен, несомненно, человек осмотрительный и хорошо осведомленный.

— Осмотрительный-то осмотрительный, да только видит плохо, — проворчал один из патрициев. — Ну признайте же, дорогой господин посол, что ваш соотечественник будоражит Большой Совет своими нелепыми обвинениями.

— Что за обвинения? — спросила Мери, не обращая внимания на пристальный взгляд, который устремил на нее Балетти.

— Господину де Форбену мерещатся призраки, — объяснил патриций. — Господин де Форбен вообразил, будто Венеция вступила в сделку с императором Леопольдом. — Он стукнул кулаком по столу и призвал Балетти в свидетели: — Это недопустимо! Ведь и вас, маркиз, это тоже приводит в негодование?

— Да, в самом деле, — согласился Балетти.

Мери почувствовала, как сжалось у нее сердце при одной только мысли о том, что Форбен мог сказать правду.

— Это и в самом деле так, и все же, — продолжал Балетти, словно услышал ее мысли, догадался о ее опасениях, — господина де Форбена еще никто и никогда не уличал во лжи. Если он уверяет, что имперские суда кем-то снабжаются, значит, так оно и есть.

— Вы посмеете утверждать, что Венеция… — Патриций налился багровой краской и рывком вскочил — так, будто оскорбление задевало лично его. Это был уже немолодой человек, родственник дожа.