Мери дала ему уйти. Поднялась по лестнице, храня последние остатки гордости, но, закрыв за собой дверь комнаты, позволила выплеснуться своему смятению.
Перед тем как спуститься к ужину, она направилась к туалетному столику, чтобы поправить прическу. Взяла подсвечник, чтобы поднести его ближе к зеркалу, но чуть не выронила — так ее затрясло. Поспешно поставив подсвечник на столик, она впилась взглядом в букет, ожидавший ее прямо перед зеркалом.
Стебли крапивы служили оправой для розы из белого шелка. К розе была прицеплена записка. Мери развернула листок.
«Приколите ее к одежде, — прочла она. — Сегодня вечером. Только для меня».
За этим следовала подпись маркиза. К записке была приложена карточка — приглашение на праздник. Тот самый праздник во дворце Фоскари, о котором только сегодня упоминал французский посол.
Мери рухнула на кровать, отданная на растерзание своим демонам. Охваченная желанием и страхом одновременно. Раздираемая между желанием сопротивляться и желанием покориться. Она так и сидела в нерешительности, не двигаясь с места и не отрывая глаз от букета, пока не позвонили к ужину.
За столом Балетти ни единым намеком не обмолвился о празднике. Он затрагивал самые разные темы, заставляя ее говорить обо всем подряд, когда ее волновало только одно. Как обычно, ему удалось ее рассмешить, он был милым и галантным — что-что, а это маркиз умел.
Когда ужин закончился, и Балетти встал, чтобы отодвинуть стул и помочь Мери выбраться из-за стола, та спросила притворно небрежным тоном:
— В котором часу мы должны отправиться во дворец Фоскари?
— Будьте готовы к девяти часам. Гондольер вас туда отвезет.
У Мери сжалось сердце:
— Вы не поедете со мной вместе?
Устремленный на нее взгляд Балетти обжигал:
— Я с вами встречусь там. Чуть позже.
— Как я вас узнаю, маркиз? — испугалась она.
— Я вас узнаю. Разве этого недостаточно?
Она кивнула. Балетти наклонился и коснулся губами ее шеи, медленно поднялся к уху.
— Не опаздывайте, — взмолилась она. — Я этого не перенесу. Только не в этот раз.
В назначенный час Мери, окончательно побежденная, спустилась по лестнице. Ее корсаж украшала белая шелковая роза, измученное лицо скрывала
Когда гондольер остановился у ступеней, ведущих во дворец, праздник был в самом разгаре, гремела музыка, сверкали краски. Мери не было надобности узнавать в лицо каждого в отдельности, чтобы понять, что все венецианские патриции собрались здесь, хмельные от вина и девок. Целые толпы с громким хохотом носились взад и вперед, увлекаемые фарандолами и тарантеллами, руки неутомимо сновали, не смолкали непристойные шутки. Дамы не могли защитить себя, вслух высказывая недовольство: голос выдал бы их, раскрыл тайну маски. И теперь никто не отличил бы недотрогу от потаскухи, жену от любовницы, простушку от бесстыдницы. Мери рыскала повсюду, шлепала веером по пальцам, цеплявшимся за ее юбки, и в отчаянии искала среди всех этих масок того единственного, который только и был ей нужен.