— Часто, — поправил его проницательный Форбен. — Разве ты так близко сошелся бы с Томом, если бы я не пренебрег нашей дружбой?
— Не знаю, — соврал Корнель.
Форбен раскусил его. Матрос вздохнул.
— Я был несправедлив и высокомерен, и все же ты не хочешь дальше меня обличать. Однако я не такой дурак, Корнель. В несчастье Мери повинен я.
— В несчастье Мери повинна Эмма. Подобно нам обоим, она отказалась увидеть правду.
— Какую еще правду? — удивился Форбен.
— Мери из тех людей, кого невозможно любить. Она принадлежит вольному ветру, океану, простору. Она останавливается, она отдается, она вроде бы и привязывается, капитан, она дарит нам лучшее, что в ней есть. Но это всего лишь иллюзия, короткое мгновение. Она бывает цельной, пока оно длится. Цельной, но неполной, несовершенной. Никлаусу досталось то, чем мы не обладаем. Не знаю, что это такое, но это было и теперь уже никогда к ней не вернется. Мери может жить только на свободе. Для нее это вопрос выживания.
— Но существует же все-таки Никлаус-младший…
— Да, существует Никлаус-младший. Должно быть, это единственные узы, которые она никогда не разорвет. И все же в какой-то мере он ее обременяет, в какой-то мере он для нее обуза, хоть она и не желает в этом признаваться даже самой себе.
— С чего ты это взял? — снова удивился Форбен.
— Эммы в Венеции нет, мы оба это прекрасно знаем. Стало быть, должно существовать что-то другое, что удерживает там Мери. Что-то, что пересиливает сжигающую ее жажду мести.
— Балетти? — проворчал Форбен.
— Может, Мери и нравится так думать, но и он тоже не сможет ее переделать. Нет, здесь что-то другое. Что-то такое, о чем она и сама не догадывается.
— И что же? — спросил Форбен, которому теперь неудержимо хотелось узнать то, что прежде он отказывался видеть и слышать.
— Она боится, капитан, ей страшно, — прошептал Корнель, сам болезненно пораженный этой истиной. — Она боится любить, боится довериться — и боится ответной любви, боится быть любимой. Вот она и любит тех, кто встречается на ее пути и кто дает ей передышку, но не так, как она должна была бы любить, не так, как Никлауса. Мери убегает. Она сильная, стойкая, упрямая, мятежная, мстительная и безжалостная — и все же она убегает. И предпочитает, чтобы Никлаус-младший был с нами, а не с ней, что бы она там ни говорила, и несмотря на то что действительно по нему скучает.
Пауза затянулась. Форбен понимал: Корнель прав, совершенно прав.
— И что, по-твоему, произойдет потом?
— Она привяжется к Балетти, привыкнет к нему и, если он ее об этом попросит, выйдет за него замуж. У него есть все те необходимые качества, в которых она нуждается для того, чтобы чувствовать себя уверенной и спокойной.
— А ты не думаешь, что он может быть сообщником Эммы?
— Думаю, и сообщником посла — тоже вполне возможно. Но он будет любить ее и потому поможет ей отомстить. Несомненно, он готов будет даже пойти на убийство ради того, чтобы она осталась с ним. Мери должна знать, что там затевается. Она поймет, как ей надо действовать, но мы ничего изменить не сможем. Мы потеряли ее, капитан. Мы оба ее потеряли.