Никлаус показался на лестничной площадке: он уложил ветерана спать, и теперь можно было спуститься в зал. Сообщник Эммы тем временем выскользнул во двор и коротким свистом позвал Джорджа и остальных. Услышав свист, Никлаус замер на середине лестницы и навострил уши. Нет, больше не повторился, значит, показалось… Он постарался отогнать внезапно нахлынувшее на него неприятное предчувствие, но прикрикнул на щенка, вертевшегося с лаем около приезжей и Энн-Мери, довольно грубо:

— Молчать, Тоби!

Тоби не унимался, и хозяин с чарующей улыбкой на губах направился к столу, за которым сидела дама. Однако прежде чем он успел что-либо сообразить, та прижала к себе девочку, не давая сдвинуться с места, молниеносным движением выхватила откуда-то пистолет, взвела курок и приставила дуло к виску ребенка.

Энн закричала — не столько от страха, сколько от изумления, а Никлаус так и застыл в двух шагах от них, пораженный в равной степени скоростью действий странной посетительницы и полной неожиданностью ее поступка.

Этим моментом замешательства воспользовались Джордж и его люди: они тут же ворвались в зал. Милия, собравшаяся подать куропаток, но перепуганная насмерть бряцанием оружия и разбойничьим видом ворвавшихся, уронила блюдо, еда разлетелась по полу.

— Только попробуй дернуться, Никлаус Ольгерсен, — спокойно предупредила Эмма. — Одно неверное движение, и с твоей дочерью будет покончено.

Совершенно не сознающая опасности, скорее, заинтригованная всем, что происходит вокруг, девочка принялась извиваться, чтобы выбраться из тисков, которые были ей неприятны. Никлаус смертельно побледнел.

— Энн, не смей шевелиться! — приказал он.

Окаменев от непривычной строгости отца — такого тона она сроду от него не слышала, малышка замерла. А может быть, и она уже поняла: то, что происходит, более чем серьезно.

— Кто вы, сударыня? — сдерживая бешенство от того, как ловко его провели, осведомился Никлаус.

Вместо ответа Эмма снова сделала знак своим людям. Трое из них схватили Милию и поволокли ее к лестнице, обещая множество удовольствий, четверо других, достав веревку, двинулись к хозяину таверны. Мадам де Мортфортен сочла момент благоприятным, чтобы откинуть с лица вуалетку, и Никлауса потрясли прочитанные им в ее взгляде жестокость и решимость не останавливаться ни перед чем. Несмотря на огромное желание броситься к этой дряни и освободить своего ребенка, он вынужден был стоять едва ли не по стойке «смирно»: такая ни секунды не помешкает и исполнит свою угрозу!

Никлаус позволил привязать себя к столбу. Сердце его разрывалось на части, но он не терял надежды на то, что этим людям попросту нужно временное укрытие, и потому через несколько часов или, в худшем случае, несколько дней, незваные гости уберутся, оставив его семью в покое.

— Дело сделано, мадам! — воскликнул Джордж.

Никлаус и сам чувствовал, что сделано, да еще как старательно сделано: веревка буквально впивалась в его запястья, так туго была завязана. Эмма убрала пистолет от головы ребенка, и девочка сразу же принялась изо всех сил колотить предавшую ее даму своими пухлыми кулачками и кричать:

— Злюка! Злюка! Ну, погоди!