— Не волнуйся, я не стану задерживаться попусту, — заверила Мери, окидывая Никлауса ласковым, безмятежным взглядом. И воскликнула: — Ну все! Поехали, сынок!
Нога была уже в стремени.
Ребенок тем временем объяснял Тоби, что щенкам нельзя ездить верхом и потому он остается с Энн. Как только сын устроился в седле, Мери пришпорила лошадь и рванула с места. Она придерживалась поговорки «Долгие проводы — лишние слезы» и не любила растягивать прощания. Никогда не любила.
Никлаус-младший смотрел назад и махал рукой. Сестра отвечала ему тем же.
— Эй, парень, ну-ка перестань ерзать в седле, — приказала ему мать. — Будешь ерзать, непременно упадешь!
— Ладно, мам.
Они выбрались с территории «Трех подков» на большую дорогу. Мери принялась насвистывать, подхватив песенку, которую писклявым голоском завел сынишка. Для малыша великое путешествие уже началось.
Эмма де Мортфонтен недолго колебалась между противоречивыми чувствами, охватившими ее, когда ей попало в руки письмо Мери к Корнелю. Достаточно было перечитать это письмо после ужина, и из глаз ее на ровные строчки брызнули ревнивые, гневные, обиженные слезы: огромная любовь Мери, ее Мери, к этому фламандцу была для Эммы невыносима.
Разве могла Эмма примириться с тем, что Мери оказалась способна воспылать такой страстью к кому-то другому, чтобы забыться в семейной жизни? С тем, что она с легкостью пожертвовала целым миром, который Эмма положила к ее ногам, удовлетворяясь посредственностью? С тем, что сама Эмма видит в прежней подруге всего-навсего гусыню, которую просто руки чешутся ощипать?
Чем дальше, тем сильнее она ярилась.
— Никогда! — повторяла она, комкая злосчастный листок. — Никогда, слышишь, Мери, я не прощу тебе тех часов, когда я лила слезы по тебе! Никогда! Никогда больше ты не получишь от меня права быть счастливой и довольной! Ты возненавидишь меня, Мери, клянусь тебе, возненавидишь с той же силой, с какой я тебя любила!
Утром, начисто забыв даже о бедняге Уильяме, на которого вдруг обрушились сразу все несчастья мира, Эмма, взяв с собой Джорджа, отплыла во Фландрию.
Небольшой отряд из десятка верных людей с мадам де Мортфонтен во главе ближе к вечеру добрался до Бреды. А Мери с Никлаусом-младшим в это время мирно спали в мягкой постели придорожного трактира, в двадцати лье от своей таверны, довольные тем, что все дела улажены и завтрашний день еще не закончится, а они уже будут дома.
39
Молчаливые спутники Эммы де Мортфонтен, пользуясь тем, что ночь выдалась безлунная и не видно ни зги, перекрыли подходы к таверне, а ее собственная карета тем временем въехала во двор и остановилась перед конюшней. Тоби залаял, из дома вышел хозяин с фонарем.
Никлаус приблизился к карете, помог путешественнице спуститься с подножки на землю. Дама была одета в черное, вуалетка прикрывала ее лицо до кончика носа.
— Добро пожаловать в «Три подковы»! — приветствовал Ольгерсен новоприбывшую.
Воспользовавшись тем, что вуаль скрывает направление ее взгляда, а фонарь светит ярко, Эмма, без лишней скромности, зато со злобным любопытством, хорошенько рассмотрела весьма и весьма — как не признать! — мужественное и привлекательное лицо Никлауса. Мери всего лишь упомянула о муже в своем письме, но любовь, которую она испытывала к этому человеку, помогла ей создать настолько живой и яркий его портрет, что Эмма узнала бы его из тысячи.
— Не изволите ли последовать за мной?
Эмма, не ответив, последовала.