— А, так ты албанец?
— У тебя чувствуется акцент, господин, — сказал Санджак. — Несколько лет назад я провел немало времени в ваших горах, сражаясь с боснийцами, которые не желали сбросить в пропасть крест.
— Восемьдесят!.. — вскричал Мико. — Восемьдесят ступенек!.. Когда же будет конец? Под морем, что ли?
— Морские воды гораздо ниже, — отозвался Санджак.
— Так давай спускаться дальше.
Лестница стала расширяться. Сквозь камни повсюду сочилась сырость. Мико оказался перед тяжелой заржавевшей дверью с огромными металлическими накладками.
— Мы пришли, — сказал Санджак, снимая с пояса огромный ключ.
— Наконец-то, — ответил Мико.
Дверь открылась, и все вошли в просторное подземелье, освещенное непонятно откуда взявшейся полосой света. Посреди подземелья стояла кровать с шелковыми покрывалами, и на ней лежал паша Дамаска.
— Как видишь, господин, узник все еще жив, — сказал Санджак. — Можешь послать доложить об этом султану, пусть не думает, что моя хозяйка его убила.
Услышав голоса, паша рывком сел на ложе, глядя на семерых вошедших мужчин.
— Что вам от меня нужно? — спросил он, подняв брови. — Неужели мало того, что Хараджа заставила меня отведать ножей своего палача и бросила в эту тюрьму, где море колотится в стены день и ночь, не давая спать?
— Господин, — сказал Мико, — у меня приказ освободить вас и перевести в одну из комнат замка, где вас смогут лучше лечить, если ваша рана еще не зарубцевалась. Здесь слишком сыро.
— А кто ты? — спросил паша. — Очередной комендант этого проклятого замка?
— Нет, мой господин. Позвольте без сопротивления перевести вас, и обещаю, что вы будете отдыхать в солнечной комнате.
— Или брошусь вниз со скалы, на которой стоит замок? От Хараджи можно ожидать чего угодно.
— Нет, клянусь Кораном.
Паша, который, казалось, ничуть не страдал ни от пребывания в застенке, ни от содранной с плеча кожи, откинул одеяло, под которым лежал одетым, и сказал:
— Если речь только о том, чтобы сменить комнату, тогда пойдем. Здесь очень сыро и постоянно шумит море.
Он был уже не молод, но отказался от помощи Мико, вставая с постели. Поднявшись, он долгим взглядом окинул свое узилище, словно желая навсегда запечатлеть его в памяти.