— А вы действительно ничего не замечаете?

— Признаюсь, ничего, хотя у меня зоркие глаза.

— Ладно, синьор, эскадра на месте, там восемь черных точек, которые только я могу различить: точно по числу галер.

— Ну у тебя и зрение, Никола!

— Как у всякого человека, всю жизнь проведшего в море. Вы видите только зеленовато-серый туман, пронизанный солнцем, но не видите того, что происходит за кромкой горизонта.

— У меня нет твоих глаз, Никола.

— Для этого надо родиться моряком и долгие годы провести в море.

— То есть ты уверен, что галеры стоят в открытом море напротив Хусифа?

— Да, мой господин. Хотите, я поклянусь на Коране, как вероотступник, или на Кресте, как верный христианин?

— Не надо, Никола. Ты их увидел, и мне этого достаточно.

— Если вам нужна моя жизнь, возьмите ее, синьор.

— Нет, не возьму, нам еще предстоит ее защищать здесь, в Хусифе, где пустили корни столько негодяев.

Дамасский Лев еще несколько минут постоял, облокотившись на парапет и глядя в море, сверкавшее золотыми блестками, потом сказал:

— А теперь пойдем повидаемся с моим отцом.

— Смотрите не выдайте себя, синьор.

— Выгони из комнаты, хоть ударами шпаги, хоть палицы, управляющего и особенно этого армянина.

— Знаете, синьор, меня этот армянин пугает гораздо больше, чем Санджак.

— Меня тоже, — ответил Мулей-эль-Кадель. — Очень подозрительный тип.

— Он принадлежит к племени предателей, — сказал Никола. — Потеряв свою национальность, они стали рабами турок, даже не пытаясь оказать сопротивление.

— Пойдем, Никола.