Санджак прерывисто втянул в себя воздух, потом допил бокал, который ему протянул грек, и ответил:

— Этот узник действительно прибыл сюда с перевязанным плечом.

— Его лечили? — громовым голосом осведомился Мулей-эль-Кадель.

— Да, эфенди, клянусь Кораном, госпожа посылала меня сказать, чтобы ему оказали помощь.

— Где содержится паша?

— А он и вправду паша Дамаска?

— В Константинополе лучше, чем вы, знают обо всем, что происходит в Хусифе.

— Я ничего не знал, господин, я думал, этот человек нанес моей хозяйке какую-то обиду.

— Ты должен выделить комнату этому узнику, и я требую, чтобы она располагалась рядом с нашими. Теперь я сам буду его стеречь.

— Я готов повиноваться, мой господин.

— Мико, сопроводи Санджака в подземелье с эскортом, — сказал Мулей-эль-Кадель.

— Есть! — отозвался албанец, и вместе с ним из-за стола встали четверо венецианцев.

Санджак взял с собой армянина и вышел, за ним последовали пятеро воинов. В зале остались только Мулей и Никола.

— А почему вы сами не спустились, синьор? — спросил грек.

— Отец бы меня сразу узнал, и кто знает, что могло бы произойти. Не надо забывать, мы сейчас слабое звено и вынуждены сражаться хитростью, а не шпагами.

— Меня восхищает ваше благоразумие, — сказал грек. — Лично я иногда просто зверею.

— Давай выйдем на террасу. Как знать, может, какая-нибудь черная точка на горизонте даст нам понять, что там стоит венецианская эскадра.

Они осушили еще по бокалу вина, прошли сквозь широкий двор и вышли на просторную террасу, где стояло полдюжины кулеврин и две бомбарды.

Мулей-эль-Кадель подошел к парапету, не удостоив ответом приветствия курдов, которые начищали орудия, и с беспокойством вгляделся в горизонт. Он был чист, без малейшего облачка.

— Послушай, у тебя глаза моряка, ты что-нибудь видишь?