Найдя ручку, старик повернул ее и толкнул дверь. Она открылась без усилий.
— Отступник сдержал свое обещание, — прошептал он, глубоко вздохнув. — И на этот раз Польский Медведь умрет.
Он обернулся к товарищам и сказал:
— Стойте здесь, а мне дайте огниво и трут.
— Вот они, папаша Стаке, — отозвался Никола.
— Трут сухой?
— Займется сразу.
— Прекрасно: через полминуты все будет сделано. Не шевелитесь, а главное — не разговаривайте.
Старый помощник капитана взял огниво и трут и на четвереньках нырнул в помещение склада. Перед ним громоздились ящики, канаты, флагштоки, цепи, свернутые паруса, нашелся даже бочонок смолы. Чтобы посветить себе, он зажег трут.
— Э, да тут все просмолено, ох и полыхнет! Поджарит Полумесяц!
Бочонок со смолой стоял совсем рядом, и папаша Стаке, собрав несколько горстей пеньки, поджег их, а потом раскидал по парусам и бросил на бочонок.
Сначала он увидел облако дыма, а потом блеснуло пламя, и старик бросился наружу, оттолкнув Николу и Перпиньяно, которые уже собирались лезть за ним.
— Бегом в трюм! — прошептал он. — Через полчаса вся галера будет в огне!
25
Пожар! Горим!
Солнце только что село, когда Метюб, как и обещал, спустился в каюту к пленной герцогине, чтобы сопроводить ее в корабельный лазарет, где метался и стонал виконт, у которого судовой врач безуспешно пытался извлечь пулю из груди.
Герцогиня его ждала. Она провела день в большой тревоге, поскольку ни с кем не виделась и не имела никаких известий о своем женихе. Лащинский тоже не показывался, скорее всего, чтобы не вызвать подозрений. После трагических переживаний, выпавших на долю Элеоноры, ее неуемная энергия, казалось, угасла.
— Ну, как там? — спросила она с тревогой.
— Хусиф еще не показался на горизонте, — ответил Метюб, пребывая в дурном расположении духа. — Штиль продолжается, и галера движется как черепаха.
— Я спросила не про Хусиф, — сказала герцогиня. — Меня волнует состояние виконта.