Старый турок, услышав слова капитана, быстро отодвинулся в сторонку.

Виконт, казалось, спал. Он был все так же бледен, лицо покрывали капли липкого пота, под глазами залегли темные синие круги. Он дышал со свистом, и в глубине груди слышалось глухое бульканье, словно кровь пыталась прорваться наружу сквозь рану.

— Он умирает? — спросила герцогиня у врача, который смотрел на нее с живым интересом.

— Нет, госпожа, — ответил старик на мягком наречии сынов пустыни. — Не бойся, по крайней мере пока.

— Он поправится?

— Все в руках Аллаха.

— Если ты настоящий табиб,[16] ты должен знать.

— Магомет велик, — только и сказал врач.

— Гастон! — нежно прошептала герцогиня. — Мой Гастон!

Раненый, видимо, действительно задремал, но он открыл глаза, и в них вспыхнула бесконечная радость. На миг его щеки даже чуть порозовели, но только на миг.

— Вы… Элеонора… — прошептал он еле слышно. — Эта… пуля… эта… пуля…

— Не разговаривайте, — властно приказал врач. — Рана очень тяжелая.

— Ты ведь спасешь его, правда? — сказала герцогиня. — Ты ведь замечательный табиб.

— О да, — пробормотал турок, нервно погладив белую бороду. — Этот господин не умрет.

На губах виконта появилась еле заметная улыбка, он стиснул зубы, чтобы сдержать стон.

Увидев, что он опять собирается заговорить, врач поспешил сказать:

— Не говорите ничего! Вы что, хотите убить себя?

— Да, да, Гастон, молчите, — сказала Элеонора. — Так надо, чтобы выздороветь.

Виконт не разомкнул губ, только взял руку герцогини и лихорадочно ее сжал.

— Нет, — прошептал он. — Нет… вы этого не хотите…