Благодарность от «подлинно философской публики» и враждебность со стороны «популярных философов»

В то же время значение и влияние философии Канта в Германии продолжало расти. В особенности «Опыт новой теории человеческой способности представления» Рейнгольда (Versuch einer neuen Theorie des menschlichen Vorstellungsvermögens) 1789 года, его публикация «Писем о кантовской философии» (Briefe über die Kantische Philosophie) в виде книги в 1790 году и его «Очерки к исправлению прежних заблуждений философов» (Beyträge zur Berichtigung bisheriger Missverständnisse der Philosophen) 1790 года популяризировали и расширили философию Канта. Фактически в это время стало принято говорить о философии Канта-Рейнгольда, ибо Рейнгольд больше не довольствовался лишь изложением мысли Канта, он хотел ее развивать. В частности, он утверждал, что полностью подорвал позиции Юма. Соответственно, он относился к Юму совершенно иначе, нежели Кант. В то время как сам Кант, казалось, не слишком возражал, когда его называли в некотором роде «скептиком», его последователи ощетинились на это обвинение. Для них скептицизм вообще и скептицизм Юма в частности был чем-то ужасным. Так, хотя в самом начале Рейнгольд признавал и принимал скептическое измерение кантовской мысли, позже он яростно выступал против него.

В статье, вышедшей в 1789 году в Berlinische Monatsschrift под заголовком «От какого скептицизма можно ожидать преобразования философии?» Рейнгольд различает три вида скептицизма: «нефилософский скептицизм», «догматический скептицизм» и «критический скептицизм», отвергая первые два и выбирая третий. Под «нефилософским скептицизмом» он имеет в виду смягченный скептицизм современников Канта, таких как Федер, Мейнерс, Платнер и других так называемых популярных философов. Он не спорит с ними, а просто отмахивается от них, потому что, в отличие от них, пишет для «подлинно философской публики»[1370]. Догматический скептицизм, с другой стороны, является «достойным противником». Его нужно развенчать, чтобы достичь «того важного сомнения, свойственного критическому скептицизму», которое для него знаменует начало чего-то нового[1371]. Критический скептицизм не является частью традиционной философии. В действительности, как Рейнгольд утверждает в другой статье, вышедшей в том же году в Der Deutsche Merkur, лишь «критический скептицизм» может освободить критического мыслителя от необходимости придерживаться какого бы то ни было из традиционных направлений в философии и дать ему возможность бороться с ними со всеми[1372].

Догматический скептицизм, очевидно, имеет особое значение с точки зрения критической философии. Кажется, для Рейнгольда это главный враг, и его статья призвана максимально отмежевать догматический от критического скептицизма. Это относительно легко, учитывая его определение «догматического скептицизма»:

Как сразу бы заметил любой член aechtphilosophisches Publikum («подлинно философской публики») Рейнгольда, догматический скептицизм действительно непоследователен, и только критический скептицизм можно считать истинного рода скептицизмом. Можно также надеяться, что подлинно философская публика сразу бы заметила, что указанная непоследовательность вводится самим определением, которое дает Рейнгольд[1374].

Примечательно, однако, что в 1789 году критическая точка зрения для Рейнгольда была скептической, то есть не влекущей положительных утверждений. В самом деле, в отношении доктринального содержания критический скептицизм был негативнее традиционного скептицизма, по крайней мере, как характеризовал его Рейнгольд. Самой важной характеристикой критического скептика была его более открытая установка. Но Рейнгольд здесь на самом деле только начинает возражать против скептицизма. Позже, придерживаясь своего определения «догматического скептицизма» и продолжая утверждать, что «догматический скептицизм» должен быть опровергнут, он не только отказался от «критического скептицизма» как позиции, но целиком изгнал этот термин из своего словаря. В более поздних работах он даже утверждал, что скептицизм, чтобы быть философским, должен быть догматическим, то есть основанным на принципах. Его так называемая «элементарная философия», призванная выработать новое основание для кантовской критической философии, была также призвана дать ответ всяческого рода скептицизму.

Рейнгольд был отнюдь не единственным последователем Канта, который счел необходимым преуменьшить критический элемент в его мысли в пользу несколько более догматического взгляда или который создал пугало догматического скептицизма, лишь чтобы уничтожить его. Людвиг Генрих Якоб, первый философ, прочитавший университетские лекции о Канте в Галле, также интересовался скептицизмом. В 1790–1792 годах он опубликовал то, что было, по видимости, первым немецким переводом «Трактата» Юма. В первом томе содержалось длинное приложение на 314 страниц, озаглавленное Kritischer Versuch über die menschliche Natur («Критический опыт о первой книге трактата Давида Юма о человеческой природе»)[1375]. Заявленная цель этого длинного приложения заключалась в том, чтобы представить «точку зрения, с которой следует рассматривать „Трактат“ Юма». Эта точка зрения характеризовалась следующими утверждениями: 1) что скептицизм является одной из наиболее важных философских позиций (и что на самом деле это неизбежно, учитывая традиционные философские предпосылки); 2) что «Трактат» Юма является наиболее совершенным выражением скептицизма; и 3) что «Критика чистого разума» дала нам средства опровергнуть Юма, а следовательно, и весь скептицизм. Опровергая Юма, Якоб утверждал, что опровергает скептицизм überhaupt («вообще»), ибо он считал, что не может быть другого оправдания скептицизма, кроме того, которое дал Юм.

В свете этих новых тенденций у философии возникла новая задача, а именно обоснование всего знания в противовес скептицизму, или задача выработки некоторой фундаментальной философии. Проект Канта был для этого чрезвычайно важен, но поскольку он его еще не закончил, то возникла необходимость в том, чтобы другие мыслители завершили его работу.

В то же время многие из философов постарше продолжали сопротивляться критической философии и нападать на нее. Некоторые нападки были по-настоящему жестокими. Но особое внимание Канта привлек Philosophisches Magazin Иоганна Августа Эберхарда (1739–1809), четыре выпуска которого вышли в свет в 1789–1792 годах[1376]. Эберхард утверждал, что система Лейбница превосходит систему Канта: все, что содержится в кантовской критической философии, уже было лучше выражено у Лейбница, там же, где Кант не соглашается с точкой зрения Лейбница, он ошибается. Кант был очень расстроен, как показывают его письма Рейнгольду и Шульце в 1789 и 1790 годах[1377]. Он решил ответить на выпады Эберхарда. В итоге на Лейпцигской пасхальной книжной ярмарке в 1790 году появился короткий трактат Канта под названием «Об одном открытии, после которого всякая новая критика чистого разума становится излишней ввиду наличия прежней».

Ответ Канта состоял из двух частей. Во-первых, он обращается к утверждению Эберхарда о том, что тот установил объективную реальность понятий, выходящую за пределы чувственного восприятия, а во-вторых, он выступает против предложенного Эберхардом решения проблемы синтетических априорных суждений. Ссылаясь на математические понятия, Эберхард пытался показать, что у нас есть понятия, которые не зависят от чувственного восприятия, но все же объективно реальны. Кант отрицает это, настаивая на том, что без соответствующих созерцаний математические понятия не могут иметь предмета. Он также отвергает попытку Эберхарда обосновать понятие достаточного основания как объективно реальное. Попытка Эберхарда доказать закон достаточного основания из закона непротиворечия терпит неудачу, поскольку 1) доказываемое положение сформулировано двусмысленно, 2) доказательству не хватает единства, и оно в действительности состоит из двух доказательств, 3) Эберхард противоречит самому себе в некоторых своих выводах и 4) принцип, который он стремится доказать, попросту ложен, если он применяется к вещам. «Утверждение „Критики“ остается в силе»[1378]. Точно так же Эберхард совершает множество ошибок, пытаясь доказать объективную реальность понятия простой сущности как легитимного понятия, независимого от опыта, а его попытки подняться от чувственности за пределы чувственного доказывают только, что он неправильно понял основные части «Критики чистого разума».

Во второй части Кант показывает, что Эберхард неправильно понял, что в «Критике» подразумевается не только под «догматизмом», но и под «синтетическими суждениями a priori». Из-за этого Эберхард делает ряд попросту ложных заявлений. Так, он утверждает, что Кант хотел отказать метафизике «в каких бы то ни было синтетических суждениях»[1379]. Но «Критика» и не думала этого делать, там лишь отрицалось, что они возможны вне опыта. Поскольку Эберхард даже не понимает проблемы, которую Кант хотел решить в «Критике», его замечания против целесообразности предприятия можно смело игнорировать.