Я: Я слышал об этом, но не знаю, кто вынес ему такой приговор.

Графиня фон Кейзерлинг: Великий канцлер.

Я: Но мне писали, что он больше не занимается этим расследованием.

Госпожа фон дер Рекке: Совершенно верно. Король оставил за собой право самому судить Вюрцера. Но знаете, что самое интересное? Он посвящает книгу королю, король отвечает ему в высшей степени благосклонно, а через пару дней его сажают в тюрьму.

Я: Я этого совершенно не знал.

Графиня фон Кейзерлинг: Никаких сомнений, перед инквизицией он предстал по наущению первого министра [Вёльнера]. Вы его знаете?

Госпожа фон дер Рекке: Нет, но я много слышала о нем.

Графиня фон Кейзерлинг: Мне случилось быть в Берлине, когда он женился, и я видела, как министр фон Финкенштейн был вне себя из-за этого. Весь Берлин говорил, что он любил мать, а женился на дочери.

Госпожа фон дер Рекке: Как бы то ни было, дорогая тетя, тайному советнику я могу показать письмо императрицы.

Графиня фон Кейзерлинг: Конечно, но письмо должно остаться в тайне, потому что императрица намекает на одного князя, которого отсюда недалеко искать. Вы, стало быть, читали Вюрцера?

Я: Предисловие и посвящение королю, и там я нашел очень посредственного автора, но более ничего.

Госпожа фон дер Рекке: Его допрашивали, с кем он в последнее время общался, и он ответил: с палачом, с двумя евреями, и две недели назад я был у доктора Бистера. Бистера вызвали и допросили. И он сказал: если моя ошибка состояла в том, что я услышал от магистра Вюрцера, что он хочет написать книгу, и если это преступление – быть посредственным писателем, то виноваты и господин Вюрцер, и я. – Бистера сразу же отпустили. – Боже!

Последовал политический спор, в котором господа офицеры приняли активное участие. Господин профессор Кант, как и я, заявил, что русские – наши главные враги.

Госпожа фон дер Рекке и графиня придерживались иного мнения и выступали за русских. Госпожа фон дер Рекке уверяла нас, что императора ненавидят и не уважают в его собственной стране. и что войны, скорее всего, не будет.

Я желал войны и навлек на себя войну, которая, однако, скоро закончилась, поскольку я желал войны только для того, чтобы наступил более длительный и прочный мир. Мамзель Рейхардт, компаньонка госпожи фон дер Рекке, всегда приходила на помощь, когда бедняжке Элизе [фон дер Рекке] хотелось есть в соответствии с ее аппетитом. Я взял на себя заботу о ее аппетите, чтобы он по крайней мере был озвучен, пусть даже мамзель Рейхардт оставалась председательницей этого трибунала.

[Далее речь шла] о Просвещении, воздушных судах и т. д.

Профессор Хольцхауэр, друг одного из друзей Гёкинга: Пока нельзя сказать, может ли религиозный эдикт нанести чему-то ущерб. Ведь умный человек не может всегда соглашаться со своей церковью, пусть даже выйдет тысяча эдиктов.

Госпожа фон дер Рекке: Пусть так, но лицемерие таким образом будет непомерно поощряться, питаться и культивироваться. Мне: Вот Вы прочтете письмо императрицы и увидите. Канту: Я враг всякой догматики и считаю, что религия должна быть в сердце.

Кант: Да, но даже естественная религия имеет свою догматику.

Госпожа фон дер Рекке: Но тогда она должна быть очень понятной.