Листья сменили окраску, но из-за сухой погоды задержались на деревьях вплоть до ноября. Великолепие. Такая красота, что каждый раз, когда выглядываешь на улицу, что-то сжимается в груди. Ярко-желтые, темно-красные, коралловые, а иные разноцветные, словно витражи. Люсиль проглаживает их через вощеную бумагу и развешивает на кухонном окне, как когда-то в школе со своими четвероклассниками.

– Нынешние дети небось только в интернете осенние листья видят, – ворчит бывшая учительница, орудуя утюгом.

Последнее время она постоянно занята рукоделием – салфетки, наволочки и всякая всячина для малыша. В чем спать, на чем лежать, чем укрываться… В основном все розовое. У Артура, когда он услышал в первый раз стрекотание швейной машинки, и правда что-то екнуло внутри, но потом он привык и полюбил этот уютный звук. Все, что ассоциируется с домашними хлопотами, всегда прекрасно – особенно если сам участвуешь в основном как зритель. Когда смотришь, как женщины складывают полотенца перед включенным телевизором. Когда раз в неделю в изножье твоей кровати появляется аккуратная стопка выстиранных и выглаженных футболок, трусов и носков, а рубашки и брюки, вынутые из сушилки еще влажными, тут же отправляются на вешалку, чтобы не осталось ни единой морщинки или складочки. Когда в доме пахнет лимонным маслом, которым Мэдди оттирает деревянные поверхности. Когда ванная сияет. Люсиль забраковала все чистящие средства, которыми Артур раньше пользовался (не то чтобы часто, однако в доме они были, а это чего-нибудь да стоит!). Теперь у них все только органическое, нетоксичное, без глютена и так далее, чуть ли не манна небесная – непонятно, что там такое и где они его покупают. Да и не важно, главное, что везде чисто до скрипа. И уж вообще чудо из чудес – обе почти всегда оставляют сиденье унитаза поднятым.

Люсиль готовит специальные питательные супы и рагу для беременных, а вчера испекла такие глазированные витушки, что от одного запаха инфаркт заполучить можно. Артур так и сказал. «Это не для тебя, а чтобы показать ученикам», – ответила та, но она всегда так говорит, а сама все равно сберегает несколько штучек ему и Мэдди. И себе тоже. Обязательно. Каждое утро посреди кухонного стола на особой голубой тарелочке лежит какое-нибудь лакомство.

– Я набираю вес, – то и дело жалуется Мэдди.

– Так и должно быть! – в унисон отвечают каждый раз старики.

Люсиль хлопотливо (и довольно шумно!) готовится к занятиям – сегодня они с учениками пекут халу с маком, – и Артур решает отправиться к Ноле пораньше. На улице прохладно, но солнышко еще пригревает. В такую погоду вместе с благодарностью за уходящее тепло появляется чувство настороженности – зима не за горами. В магазинах стойки увешаны объемными пуховиками.

Артура будто магнитом тянет к дальнему от могилы жены участку, у самой изгороди, куда долетают звуки с шоссе. Места эконом-класса. Всегда немного неловко перед теми, кто здесь похоронен. Можно подумать, они осознают свое положение… Да если бы и так, им уже все равно. Статус, неравенство, зависть – они теперь выше этого. Осознают и осознают, ничего больше. Так, во всяком случае, Артур думает.

На надгробии в конце ряда вырезан ангел – видимо, ангел-хранитель: крылья сложены, руки молитвенно соединены, взгляд опущен. Подойдя ближе, старик разбирает имя: «Джеймс Линтен. Родился 17 февраля 1970. Умер 3 января 2003».

Еще один совсем молодой. Рак? Нет. «Автомобильная авария: занесло на гололедице. Как раз хотел переключить радио на другую станцию. Сразу все понял, когда машина заскользила прямо под грузовик. Знал, что сейчас умрет, и – поразительно, как это случается иногда, – успел собраться. Был готов к тому, что произойдет».

Артур стоит перед могилой со шляпой в одной руке и стулом в другой. Потом поступает так, как никогда раньше, – раскладывает стул и усаживается у чужого надгробия. Того, кто был готов.

Когда Артур навещал в больнице друзей незадолго до смерти, он всегда видел, как это бывает, – просто спокойствие и отстраненность. И надеялся, что они не просто отводят взор от нашего мира, но и поворачиваются к тому, другому. Ибо поистине всему свое время – кому, как не смотрителю парка, знать. Рождение весной, полнота лета, последнее великолепие осени и тишина зимы.