Овладев Египтом, Римская империя быстро проявила интерес и к иным землям, либо примыкавшим к этой древней стране, либо входившим ранее в круг её интересов. И здесь внимание Августа привлекла Счастливая Аравия. Точнее, южная её часть, где находилось Сабейское царство, слывшее богатейшей страной. Ходили многочисленные легенды, начиная с преданий о царице Саввской, о её удивительных сокровищах. Были и более реальные причины повышенного интереса к этому государству, находившемуся на территории современного Йемена. Через него шла торговля с Индией, и цари эллинистического Египта не раз пытались овладеть морскими и сухопутными путями, ведущими на юг Аравии[1385]. Август вероятно был знаком со слухами о неисчислимых богатствах Сабейского царства и вполне мог воспринимать их всерьёз. Захват этих сокровищ должен был заметно укрепить финансовую мощь Империи. Да и овладение столь важным торговым путём представлялось делом совсем не лишним.
К походу готовились серьёзно. Римляне привлекли к участию в этой войне соседние с северо-западной Аравией страны Иудею и Набатейское царство. Их помощь Риму, правда, оказалась скромной. Царь Ирод прислал 500 лучников, а набатейский царь Ободат расщедрился на 1000 воинов, которых возглавил его брат Силлей, заодно предложивший свои услуги в качестве проводника. Командовал походом новый наместник Египта Элий Галл, получивший повеление самого Августа[1386]. Римские силы насчитывали 10 000 воинов III Киренаикского и XXII Дейотарова легионов, располагавшихся в Египте[1387]. Дополнить армию войсками из Сирии было опасно, так как этим немедленно могли воспользоваться парфяне[1388]. Для плавания по Красному морю было построено 130 транспортных судов.
Экспедиция изначально шла малоуспешно, что легко объясняется весьма слабыми географическими знаниями её организаторов и руководителей, а, возможно, и недобросовестностью царственного проводника Силлея, если доверять сообщению Страбона[1389].
Сначала по Красному морю на транспортах войска двинулись к набатейской гавани Левке Коме близ Аккабского залива. Плавание заняло шестнадцать дней и оказалось тяжёлым. Было потеряно много кораблей, часть даже с экипажами. Скорее всего, флот столкнулся со штормовой погодой, да и подготовлен был не лучшим образом. На этом морская часть похода завершилась. Затем последовал малопонятный перерыв, продлившийся до весны следующего 25 г. до н. э. В походе быстро выяснилось, что организаторы недооценили его трудностей[1390]. Двигались по бездорожью на юг по пустыне при постоянной нехватке воды и продовольствия. В результате погибла едва ли не большая часть войска, при том, что в пути неприятеля ни разу не встретили. Тем не менее, за полгода римляне всё же дошли до Сабейского царства и поначалу даже овладели несколькими южно-аравийскими городами. Но вот столицу царства Мариб взять не удалось[1391]. В конце концов, поход провалился. Аравитяне, как пишет Дион Кассий, «имея такого союзника как болезнь, не только сумели вернуть утраченное, но и успешно изгнали из своих пределов уцелевших римлян[1392].
Увы, хотя римские корабли добрались до города Атрула на африканском берегу Красного моря, а на аравийском побережье до Адена, задуманное Августом военное предприятие окончилось постыдным провалом[1393]. Теперь требовалось найти виновника неудачи. Немедленно вспомнили о проводнике Силлее. Вот его-то и сделали злодеем, изначально вредившим походу и своими коварными действиями приведшего его к неудаче. Брата царя Набатеи доставили в Рим, обвинили в предательстве и казнили. Ободат о потере близкого родственника почему-то не скорбел. Есть ещё версия о сознательном вредительстве Силлея, поскольку набатейцы не желали укрепления римского господства на Красном море и в Южной Аравии[1394].
По первоначальному замыслу походы в Аравию и Эфиопию должны были состояться одновременно. Вот слова самого Августа: «По моему приказу и по моей воле были направлены два войска в одно примерно время в Эфиопию и в Аравию, которая называется Счастливой, и огромные обоих враждебных народов войска были перебиты в сражении, и множество городов было захвачено. В Эфиопии они дошли до города Напаты, с которым соседствует Мероэ. В Аравии до пределов сабейцев прошагало войско, до города Мариба»[1395]. Хвастливая и лживая трескотня о победах малоинтересна. Важно, что оба похода были вследствие единого решения принцепса. Но осуществить их согласно задуманному оказалось невозможным из-за ограниченности сил и средств. Поэтому поход в Эфиопию возглавил следующий наместник Египта Публий Петроний, сменивший на рубеже 25–24 гг. до н. э. Элия Галла. Возможная причина – неудача Аравийского похода. Итак, римские войска двинулись вглубь Африки по пути фараонов. Во времена Древнего Египта земли к югу от его границы носили название Нубия. Она многократно подвергалась экспансии со стороны могущественного северного соседа. Только в 1069 г. до н. э. Нубия перестала быть египетским владением после распада Нового царства. Образовалось независимое государство Куш. Со временем оно достигло такого могущества, что с 744 по 656 гг. до н. э. в Египте воцарилась кушитская династия, обычно именуемая эфиопской. Столицей царства Куш была Напата, но в 591 г. до н. э. после нашествия на страну фараона Саисской династии Псаметиха II она была перенесена на юг, в Мероэ. В дальнейшем в Куше было как бы две столицы: одна древняя, имевшая религиозное значение, и новая, где находилась царская резиденция.
В двадцатые годы I в. до н. э. в стране Куш, именуемой римлянами по египетской традиции Эфиопией, царствовала правительница, титуловавшаяся «кандака» – «царица-мать». Вмешательство Рима в дела южного соседа началось сразу после превращения державы Птолемеев в провинцию. Уже первый её наместник Корнелий Галл в своей надписи указывал, что он «дал аудиенцию послам царя эфиопов и принял царя под своё покровительство»[1396]. Но вот, когда во главе Куша оказалась царица, неясно, правда, при каких обстоятельствах сменившая прежнего правителя, отношения между соседями изменились. Кушиты даже отважились на вторжение в римские владения. Им удалось захватить находящийся за первым нильским порогом и расположенный на речном острове город Элефантину. При этом кушиты разоряли всё на своём пути[1397]. Существует предположение, что римляне сами спровоцировали вторжение «эфиопов», чтобы получить повод к войне[1398]. Только вот нужен ли он был? Повеление Августа недвусмысленно требовало от нового префекта двинуться с войсками вверх по Нилу. Нападение кушитов во главе с воинственной царицей только ускорило неизбежную войну.
Получив в Александрии сообщение об «эфиопском нашествии» и падении Элефантины, Публий Петроний стал спешно готовить поход на юг[1399]. Наместник собрал все наличные силы, что после похода в Аравию было совсем не просто, дополнил легионы вспомогательными войсками и решительно двинулся навстречу кушитам[1400]. Те, оценив силы приближающегося противника, поспешно отступили. Но римлянам удалось настичь их в пути. В состоявшемся сражении Петроний одержал полную победу и обратил врага в бегство. Отступая, кушиты увлекли римское войско на земли уже своей страны. Преследуя противника, Петроний один за другим брал приступом кушитские города. Целью была Напата. Наконец, перед ним предстал этот древний город, находившийся на холме, именуемом Баркол. Он почитался не только кушитами, но и египтянами, полагавшими эту возвышенность домом солнечного бога Амона. У подножья холма находились великолепные храмовые постройки, сооружённые египтянами[1401]. Не имея сил для защиты древней столицы, царица с остатками своей армии отступила в Мероэ[1402]. Петроний, без труда овладев Напатой, приказал разрушить город. Древняя столица превратилась в руины. Захватчики не пощадили даже прекрасные здания египетских храмов. Всё сравняли с землёй[1403]. Неподалёку римляне построили свою крепость, где оставили гарнизон[1404].
Вдохновлённый успехами Публий Петроний двинулся далее на юг. Но, как и в Аравии, римлян «подвела» природа вражеской страны. Идти пришлось по пустыне при лютой жаре по раскалённым пескам, встречаясь с песчаными бурями. Потери людей от солнечных ударов, невозможность передвигаться на марше в доспехах и шлемах, раскалявшихся под безжалостными лучами солнца, быстро сделали продолжение похода невозможным. Оставаться в Куше наместник счёл далее бессмысленным. Потому он вернулся в Египет, оставив в построенной крепости продовольствия на два года[1405].
Вдохновлённая отступлением римской армии «царица-мать», восстановив боеспособность своих войск, перешла в наступление и осадила римский гарнизон. Своевременно получив об этом известие, наместник сумел быстро вернуться и спасти осаждённых. После этого кандака решила заключить с римлянами мир. Кушитское посольство для подписания договора в 22 г. до н. э. отправилось на остров Самос, где тогда пребывал Август. Император проявил удивительное великодушие, удовлетворив все просьбы африканцев и даже освободив их от дани, которую Петроний успел на них наложить, вообразив, что Эфиопия отныне покорилась Риму. Реалист и в политике, и в войне, Август осознал по итогам обеих экспедиций безнадёжность попыток расширения римских пределов и в Аравии, и к югу от Египта.
Понесённые жертвы оказались напрасными.
Если на Западе, в Испании, пусть и с огромными потерями, римляне всё-таки сумели подчинить непокорных астуров и кантабров, то на юге, в Аравии, последовал полный провал, а в Эфиопии-Куше закрепиться, несмотря на первоначальные успехи, не получилось. Потому странным представляется утверждение, что римляне в этих краях «достигли естественных рубежей – пустыни Сахары, тропических лесов Судана и центральноафриканских джунглей»[1406]. От Напаты до джунглей лежало тысячемильное пространство, а с Сахарой римляне познакомились много ранее – во времена войн в Северной Африке во II в. до н. э. Причины отказа Августа от наступательной политики на юге, думается, очевидны: надежды на добычу, подобную александрийским сокровищам Клеопатры, ни в Аравии, ни в Куше не оправдались. Да и сил для дальнейших войн у Рима здесь попросту не было. Август очередной раз проявил себя не прожектёром, но прагматиком!
Перенос военно-политического внимания на север диктовался самыми серьёзными обстоятельствами. Активность зарейнских германцев неуклонно возрастала, и северные римские рубежи нужно было как можно дальше отодвинуть от Италии. Серьёзным предупреждением стали события в провинции Нижняя Германия, случившиеся в 16 г. до н. э. Здесь племена тенктеров, узипетов и сугамбров захватили на своих землях несколько римских центурионов, которые, возможно, оказались там для сбора податей, наложенных на местное население за набеги на римские владения. Скорее всего, здесь могла быть заранее заключённая договорённость, гарантировавшая римлянам неприкосновенность их миссии. Варвары, однако, не посчитались с этим и безжалостно казнили центурионов, распяв на крестах. Такая расправа, конечно же, требовала ответных действий, в чём германцы и не сомневались. Потому они решили римлян упредить, немедленно организовав набег на провинцию, переправившись через Рейн. Основу вторгшихся в Нижнюю Германию варваров составляла конница тенктеров, являвшая собой грозную силу. Вот что писал об этих германцах и их воинском умении Тацит: «Ближайшие соседи хаттов-проживающие вдоль Рейна, где он уже имеет определённое русло и может служить границей, узипы и тенктеры. Наделённые всеми подобающими доблестным воинам качествами, тенктеры к тому же искусные и лихие наездники, и конница тенктеров не уступает в славе пехоте хаттов. Так повелось от предков, и, подражая им, о том же пекутся потомки. В этом-забавы детей, состязания юношей; не оставляют коня и их старики. Вместе с рабами, домом и наследственными правами передаются и кони, и получает их не старший из сыновей, как всё остальное, а тот из них, кто выказал себя в битвах наиболее отважным и ловким»[1407].
Варвары не только разграбили прирейнскую провинцию, но сумели даже проникнуть в Галлию. Марк Лоллий, наместник Нижней Германии, двинул войска навстречу зарейнским воителям. Впереди V легиона Жаворонков, которым он командовал, двигалась вспомогательная конница. Тенктеры устроили засаду и наголову её разгромили. Более того, увлёкшись преследованием бежавших неприятельских всадников, германцы, сами того не ожидая, налетели на римскую пехоту, идущую маршем и совершенно не готовую к отражению атаки победоносной конницы тенктеров. Результат боестолкновения для римлян оказался крайне обидным. Мало того, что первая когорта понесла большие потери, легионом было утрачено знамя – золотой орёл! Захватив такую славную добычу и не рискуя вступать в бой со всем легионом, варвары стремительно ретировались и вскоре ушли на свои земли за Рейн. Это поражение Марка Лоллия Светоний не без яда назвал принесшим больше позора, нежели урона[1408]. Но вот Веллей Патеркул дал случившемуся более жёсткую характеристику: «…в Германии потерпел поражение Марк Лоллий. Этот человек, ставивший наживу выше правильного ведения дел, был порочен во всём, но более всего – лицемерен. Итак, потеряв орла пятого легиона, он вызвал Цезаря из Рима в Галлию»[1409].
Август, узнав о происшедшем, немедленно двинулся с войсками к Рейну. Но германцы, узнав, что не только Лоллий готовит против них ответный удар, но и сам император также выступил в поход, быстро ушли в свои пределы и сами предложили римлянам мир, изъявив готовность выдать заложников, что и произошло[1410].
Любопытно, что у самого принцепса претензий к Марку Лоллию не было. Он был близкий к Августу человек, побывавший в 21 г. до н. э. на почётной должности консула. В своё время Марк Лоллий отличился при покорении фракийского племени бессов. Император оказал ему особое доверие, поручив воспитание своего усыновлённого внука Гая Цезаря. Поражение не привело к утрате Лоллием положения при дворе. Он остался воспитателем Гая. Должно быть, Август счёл происшедшее в Германии всего лишь несчастным случаем. В том же 16 г. до н. э. римлянам пришлось сражаться в Альпах и на полуострове Истрия. Это было уже преддверие Италии. Со стороны Альпийских гор на равнину вторглись племена комуннов и венниев, а Истрия подверглась нападению паннонцев и нориков[1411]. Самым неприятным было то, что в самой Италии легионов не было, и только в Риме стояли преторианские когорты. Потому пришлось задействовать войска, находившиеся в Иллирии. Её наместник Публий Силий Нерва действовал энергично и успешно. Он в первую очередь разбил альпийских горцев, приведя их к покорности, затем нанёс ряд поражений паннонцам и норикам. Во Фракии же, где недавно Марк Лоллий покорил бессов, были разбиты вторгшиеся через Дунай в римские пределы сарматы. Воинственных номадов удалось вытеснить обратно в задунайские степи.
Август в это время пребывал в Галлии, где столкнулся с вопиющим проявлением коррупции. Что было особенно обидно, главным фигурантом оказался некий Лицин, по инициативе самого принцепса назначенный прокуратором Галлии. Он должен был обеспечить неуклонное поступление налогов в казну и при этом пресекать всякие злоупотребления против местного населения! Сам недостойный прокуратор был по происхождению знатным галлом, попавшим в плен ещё во времена Юлия Цезаря. Тот сначала сделал Лицина своим рабом, но вскоре дал ему вольную и, судя по всему, приблизил к себе. Потому-то Август, полагая расположение божественного Юлия отличной рекомендацией, доверил ему столь важный пост. Дион Кассий дал успешному либертину весьма жёсткую оценку: «Этот человек, сочетавший в себе корыстолюбие варвара с римской гордостью, старался унизить любого, кто когда-то стоял выше него, и устранить со своего пути всякого, кто в настоящее время был в силе»[1412]. Став прокуратором Галлии, Лицин проявил себя умелым сборщиком налогов, которые при нём широким потоком текли в императорскую казну. При этом и о своих интересах совсем не забывал. Но, как часто и бывает с коррупционерами, обнаглевший от безнаказанности прокуратор крепко перегнул палку. Когда Август прибыл в 16 г. до н. э. в Галлию, ему посыпались жалобы на недостойное поведение и вопиюще незаконные поборы финансового чиновника. Принцепс растерялся. Ведь он сам испытывал к Лицину полнейшее доверие. Потому он заявил жалобщикам, что об одних вымогательствах он знать ничего не знал, что, кстати, было чистой правдой, а в другие он просто не верит. Здесь Август, конечно же, лукавил.
О недовольстве императора Лицин от своих людей узнал очень быстро и принял контрмеры. Пригласив Августа в свой дом и показав ему груды золота, серебра и иных ценностей, он почтительно пояснил: «Всё это, государь, копил я только для тебя и римского народа с единственной целью – не допустить, чтобы местные жители, имея в своём распоряжении столь великие богатства, замыслили мятеж. И вот теперь всё, что сберёг для тебя, передаю я в твои руки»[1413].
При Цезаре, когда он стал настолько благоволить покорённым галлам, что иные из них оказались даже в сенате, римляне стали распевать на улицах шутливую песенку:
Лицин как раз и был из тех галлов, что сменили штаны на римскую тогу. И в итоге, говоря фигурально, он оставил без штанов вверенное его финансовому попечению население родной Галлии.