Действующие легионы император разослал по провинциям, но постоянной дислокации на пограничье они там пока не обрели. По справедливому замечанию А. Махлаюка и А. Негина, «… вопреки распространённому мнению, Август не располагал легионы и другие соединения рядом с границей»[1353]. Поскольку всё его правление было связано с военными кампаниями, сменявшими одна другую, легионам приходилось постоянно перемещаться и по провинциям, и за их пределы к очередному театру военных действий. Расположение легионов по рубежам Империи сложится только к середине I века[1354].
А вот флот обрёл места своего базирования как раз при Августе: «Италию на обоих морях охраняли два флота: один со стоянкой в Мизенах, другой – в Равенне, а ближайшее побережье Галлии – снабжённые таранами корабли, захваченные в битве при Акции и посланные Августом с должным число гребцов в Форум Юлия»[1355]. Создание двух флотов – в Тирренском и Адриатическом морях, а также флотилии на средиземноморском побережье Галлии – исключительная заслуга Августа[1356]. Флоты были полностью укомплектованы и гребцами, и моряками, и командным составом.
Какой стала при Августе организация римского легиона? В 30 г. до н. э. его структура претерпела ряд изменений: легион теперь состоял из 9 когорт по 480 человек каждая и командирской когорты из 800 человек. В её задачу входила защита легата, командующего легионом, а также орла – знамени соединения. Когорты делились на манипулы, каждый из которых состоял из 2 центурий по 80 человек. В командирской когорте было 5 манипул, в остальных – по 3. В легион входило и кавалерийское подразделение – 128 человек. Полный его состав, следовательно, 5248 человек[1357].
Кадровый состав армии в правление Августа формировался прежде всего из уроженцев Апеннинского полуострова и Цизальпийской Галлии. Число италиков составляло не менее двух третей от общего количества легионеров[1358].
Преобразованная армия представляла собой грозную силу и была в состоянии обеспечить порядок в провинциях в случае какого-либо возмущения, а главное, пребывала в полной готовности решать все поставленные императором военные задачи – как по обороне рубежей державы, так и по расширению её пределов[1359]. Торжественно закрытые ворота храма Януса действительного мира не означали. Если это и был мир – то «мир кровавый»[1360].
Внутренний мир, которым победитель в гражданской войне осчастливил римлян, вовсе не означал наступления спокойных лет в делах внешних. Уже говорилось о войне в 29 г. до н. э. с бастарнами на Балканах, где замечательно отличился Марк Лициний Красс, внук победителя Спартака, сразивший в поединке вражеского царя. Но тогда Рим не нападал, а защищал свои владения, подвергшиеся вторжению варваров. В том же году римские легионы начали военные действия в Испании. Цель была очевидна: завершить покорение Иберийского полуострова, начатое ещё в III в. до н. э. в ходе Второй Пунической войны. Ко времени правления Августа вне римского господства здесь оставались только небольшие по территории горные области севера Испании. Горы назывались Кантабрийскими, соответственным образом именовались их обитатели. С точки зрения римлян, племена эти отличались крайней свирепостью и потому считались очень опасными для римских провинций. Кантабры и их соседи – также горцы астуры были отважными воинами, дорожили своей свободой, сумели создать в родных местах многочисленные укрепления и, естественно, отлично владели тактикой ведения горной войны. Потому поставленная перед легатами задача отнюдь не выглядела быстро решаемой.
Помимо очевидных военно-политических целей Кантабрийская кампания имела и солидное экономическое обоснование. Именно в этих независимых от Рима испанских областях находились самые богатые золотые рудники. Впоследствии, когда римляне утвердятся в Кантабрии и Астурии, там будут разрабатываться 57 золотоносных шахт[1361]. Так что предполагаемая добыча должна была не только окупить расходы на войну, но и сулила немалые постоянные доходы в дальнейшем.
Война, как и следовало ожидать, оказалась нелёгкой и шла, как писал о ней Веллей Патеркул, «с большим колебанием военного счастья»[1362]. Для римлян это стало очередным проявлением неприятной традиции всех сражений на испанской земле. Тот же Патеркул даёт очерк римско-испанского противостояния и войн на Иберийском полуострове в течение двух веков: «В эти провинции были посланы первые войска во главе с Гнеем Сципионом, дядей Африкана, в консульство Сципиона и Семпрония Лонга, двести пятьдесят лет назад, в первый год Второй Пунической войны. В течение двухсот лет здесь было пролито много крови с обеих сторон, римский народ терял войска вместе с военачальниками, так что результатом этих войн был позор, а иногда и грозная опасность нашему владычеству. Именно эти провинции погубили Сципионов. Они же явились суровым испытанием для наших предков во время позорной двадцатилетней войны под командованием Вириата; это они потрясли римский народ ужасом Нумантийской войны; именно там был заключен позорный договор Квинта Помпея и еще более позорный – Манцина, отменённый сенатом вместе с позорной выдачей военачальника; они погубили столько консуляров, столько преториев, а во времена наших отцов призвали к оружию такого воинственного Сертория, что в течение пяти лет невозможно было решить, кто сильнее в военном деле, римляне или испанцы, и какой народ должен повиноваться другому»[1363].
Как видим, название «Испания» вызывало у римлян самые тяжёлые воспоминания. Едва ли мы найдём в пределах Империи другую провинцию, где в течение не одного столетия пролилось бы столько крови и Риму пришлось бы потерпеть так много тяжёлых, порой просто унизительных неудач. Патеркул в цитируемом отрывке вспоминает гибель на испанской земле двух братьев Сципионов – Гнея и Публия – в боях с карфагенянами, на стороне которых сражались и коренные жители Испании. Утвердившись на средиземноморском побережье полуострова, римляне столкнулись с сильнейшим сопротивлением племён других иберийских земель. Вот здесь-то и пришли жестокие поражения. В 151 г. до н. э. наместник провинции Дальняя Испания потерпел полный разгром, столкнувшись с лузитанами. Из 15 тысяч римлян в бою погибли 7 тысяч. Особую славу в борьбе народов Испании против римских завоевателей стяжал доблестный Вириат – простой пастух-лузитанец, сумевший возглавить благодаря своему военному таланту грандиозное восстание в 147–139 гг. до н. э. Не раз в этот период римляне несли тяжёлые потери, попадая в засады, искусно организованные повстанцами. Свыше 20 лет шла ожесточённая Нумантийская война (154–133 гг. до н. э.). В ходе её случилось нечто невиданное: в 137 г. до н. э. консул Гай Гастилий Манцин, обладавший значительно превосходящими испанцев силами, был принуждён к капитуляции под стенами Нумансии! Лишь покорителю Карфагена Сципиону Эмилиану удалось с колоссальным трудом и огромными потерями овладеть непокорным городом. При этом нумантийцы в большинстве своём предпочли смерть позору плена. О героических защитниках Нумансии в XVI веке напишет трагедию Мигель Сервантес. О них не раз вспомнят и во время наполеоновского нашествия на Испанию, когда чудеса героизма проявят защитники Сарагосы. В 80–72 гг. до н. э. Испания стала территорией, где сторонник Гая Мария и ненавистник Суллы Квинт Серторий создал, по сути, независимое от Рима государство. Опираясь на широкую поддержку испанского населения, он успешно противостоял лучшим римским военачальникам. И только предательское убийство Сертория позволило Гнею Помпею вновь утвердить там римское господство. Не забудем, что именно в Испании при Мунде самую нелёгкую свою победу одержал Гай Юлий Цезарь. Испанская земля стала первой опорой славного Секста Помпея…
О том, сколь тяжёлой для Рима оказалась Кантабрийская война, свидетельствует число соединений, в ней участвовавших. Согласно нумизматическим источникам, здесь воевали 8 легионов из 28 [1364]. Более четверти всех сухопутных сил Империи пришлось двинуть против небольшой области с немногочисленным населением! Конечно, привычные природные условия облегчали кантабрам и астурам защиту родной земли, но ведь сами-то горы без доблести своих сынов обороняться не могли.
Первые четыре года войны успеха римлянам не принесли. Дорогостоящие по затратам, усилиям и потерям попытки выбить испанцев из их горных убежищ провалились. Особенно обидно было то, что горцы заметно уступали римлянам по численности. В конце концов, Август, согласно сообщению Павла Орозия, «полагая, что за двести лет в Испании сделано слишком мало, если допускается, чтобы как кантабры, так и астуры, два храбрейших народа Испании, жили по своим законам, открыл ворота Януса и лично отправился с войском в Испанию»[1365].
Август прибыл на театр военных действий в 26 г. до н. э. в сопровождении преторианской гвардии и разбил свой лагерь близ города Сегисамы (к западу от совр. Бургоса)[1366]. Присутствие императора обязывало армию добиться успеха. Для этого всю Кантабрию с суши окружили силами трёх армий. С моря же на побережье неожиданно для испанцев прошедший по Атлантике флот высадил войска, обеспечив таким образом полную изоляцию вражеской земли[1367]. Однако, даже столь серьёзные приготовления к перелому в войне не привели. Как пишет Дион Кассий, кантабры и астуры «не покорились ему
Потому он оказался в исключительно сложном положении. Заболев от напряжения и тревог, Август отступил в Тарракон и там продолжал хворать»[1368]. Ситуация для него на войне обыкновенная. Благо, как всегда, в распоряжении принцепса были военачальники, способные повернуть ход боевых действий в лучшую сторону. После отъезда Августа в Тарракон на передний план выдвинулся, а вернее, был выдвинут самим императором, Гай Антистий Вет. За три с половиной года он обрёл немалый опыт в этой войне и потому лучше принцепса мог ею руководить. Известие о том, что римский император удалился в столицу провинции Ближняя Испания, находившуюся на берегу Средиземного моря и достаточно далёкую от мест, где продолжала полыхать война, дошло до кантабров и, похоже, их даже вдохновило. Отъезд Августа они восприняли как признание завоевателями поражения и потому отважились на открытый бой с ними. А римлянам только это было и нужно. У стен города Бергиды Гай Антистий Вет одержал блестящую победу. Варварское ополчение, умевшее героически оборонять родные горы, в правильном сражении на открытом месте не могло противостоять, несмотря на всю свою отвагу, регулярной профессиональной армии. Эта победа стала переломной во всей кампании. Любопытно, что приезд Августа на войну никак не поспособствовал счастливому для Рима повороту в ней. А вот бесславный отъезд неожиданно принёс решающий успех. Разгромленные кантабры бежали на неприступную от природы гору Виндий[1369]. Римляне, понимая бессмысленность штурма такой естественной крепости и зная, что с припасами у варваров туго, блокировали их убежище. Результат не самой долгой осады – почти все осаждённые погибли от голода. После этого удалось захватить крепость Рацилий. Она сопротивлялась долго и, как пишет Павел Орозий, «со страшной силой», но в итоге была всё же захвачена и разрушена[1370]. Инициатива в войне полностью перешла в руки римлян, последовательно развивавших достигнутое преимущество. Дабы лишить варваров какой-либо поддержки со стороны соседних племён, легионы Гая Антистия и Гая Фурния овладели после ряда крупных и тяжёлых сражений областью Галлекия (совр. Галисия) – северо-западной частью Испании, омываемой водами Атлантики. Здесь крупнейшим событием кампании стала осада горы Медуллий. На ней сосредоточилось огромное количество испанцев. Чтобы надёжно окружить их, римлянам пришлось вырыть ров протяжённостью в 15 миль (около 22 км). Слово Павлу Орозию: «И вот, когда дикий и необузданный от природы народ понял, что он не способен ни выдерживать осаду, ни на равных сражаться, движимый страхом порабощения он обрёк себя на добровольную смерть, и действительно, почти все, кто с помощью огня, кто с помощью яда покончили с собой»[1371].
В Астурии и Кантабрии военный успех также был на стороне римлян. Правда, астуры, как утверждает Орозий, могли, используя хитрость и силу, победить римлян, если бы не были обнаружены и упреждены[1372]. Помогли завоевателям родственные астурам бригецины – соседнее племя[1373]. Потому, когда астуры двинулись против римлян, уповая на неожиданность своей атаки, наступление это сорвалось. В решающем сражении торжествовал пропретор, наместник Дальней Испании Тит Каризий. Битва была нелёгкой, римляне понесли большие потери, но астуры были разбиты и укрылись за стенами города Ланция (20 км от совр. Леона). Легионеры, понимая сколь кровопролитным может оказаться штурм, предложили своему полководцу поджечь его, дабы осаждённые погибли в огне. Каризий пошёл по иному пути. С одной стороны он отговорил солдат от поджога, а с другой – добился от астуров согласия сдаться. В итоге Ланция осталась нетронутым и невредимым свидетельством его победы[1374]. Но вот Дион Кассий сообщает, что город Ланция – крупнейший в Астурии был занят, оставленный жителями[1375]. Должно быть, Каризий договорился с астурами о беспрепятственном их уходе из города, а не о сдаче в плен. Возможно, он рассказал защитникам крепости о планах легионеров поджечь её. На огненную смерть горцы всё же не решились.
Август был в восторге от завершения столь непростой и продолжительной войны. В 25 г. до н. э. он во второй раз торжественно запер ворота храма Януса. А всего в истории Рима это был четвёртый случай.
19 г. до н. э. оказался знаменательным для Августа не только потому, что он дооформил свои пожизненные полномочия, полученные им во время реформ 23 г. до н. э.[1376]. Прежде всего потому, что он получил из казалось бы совершенно замирённой Кантабрии неприятные известия. На севере Испании вспыхнуло сильнейшее восстание, быстро переросшее во Вторую Кантабрийскую войну. Зачинщиками её выступили беглые рабы-канта-бры, проданные в рабство после войны предыдущей. Хозяева их проживали в Испании и, очевидно, не слишком далеко друг от друга, поскольку невольники имели возможность между собой общаться. Пользуясь этим, они сговорились и составили план мятежа[1377]. Владельцы рабов ничего не подозревали и оказались застигнутыми врасплох. Заговорщики, как сообщает Дион Кассий, «убили кто как мог своих хозяев, а вернувшись домой, многих склонили присоединиться к своему мятежу и с их помощью захватили несколько местечек, укрепили их и втайне готовились выступить против римских войск»[1378]. Надо помнить, что ни Астурия, ни Кантабрия никакими внешними врагами ранее не завоёвывались. Народы этих областей, отличавшиеся замечательным свободолюбием, расставание с исконной независимостью восприняли крайне болезненно. Потому массовая, можно сказать, всенародная поддержка тем, кто решился стать во главе начавшегося возмущения, была обеспечена. Овладев вновь своими городами и восстановив их стены, повстанцы бросили серьёзный вызов римской армии, в которой все – от легата до легионера помнили, сколь кровавой была Первая Кантабрийская война.
Трудности предстоящей и так неожиданно свалившейся на его голову кампании Август хорошо представлял. Пребывание в Кантабрии в 26 г. до н. э. оставило у него прескверные воспоминания. Потому на сей раз он поручил замирение северных испанских областей самому надёжному и испытанному соратнику – Агриппе. Такому назначению способствовало и то, что его верный помощник, а ныне ещё и зять, успевший в 20 г. до н. э. подарить принцепсу внука, находился недалеко от Иберийского полуострова в Галлии. Там возникли и внутренние беспорядки, и внешняя угроза – набеги из-за Рейна германцев. Агриппа, умело и решительно наведя в Галлии порядок, немедленно отправился в Испанию. Здесь, однако, у него возникли непредвиденные трудности. Мало того, что противник был не из слабых, так и войско, которое он должен был вести в поход, встретило его без особого энтузиазма, не горя желанием идти в бой. Дело в том, что в предназначенных для новой Кантабрийской войны войсках служило много ветеранов. Они и без того были крайне утомлены предшествовавшими многочисленными войнами и им, естественно, хотелось дожить до окончания службы в легионах, поменьше рискуя жизнью. О том, сколь опасны кантабры, ветераны знали прекрасно. И потому предстоящий поход, в чём трудно было усомниться, для многих и многих мог оказаться последним. Короче, боевой дух войск, возглавленных в Испании Агриппой, был ниже некуда. Солдаты открыто отказывались ему повиноваться[1379]. Но славный Марк за почти четвертьвековое служение Марсу и Беллоне приобрёл огромный опыт общения с солдатской массой даже в самых критических ситуациях. Ему удалось, прибегая с одной стороны к увещеваниям и уговорам, с другой – внушая надежду на скорый исход войны и щедрое вознаграждение, а с третьей – и без угроз не обошлось, ибо неповиновение полководцу это тяжкое воинское преступление, добиться послушания легионов. Войска двинулись в поход, но, как и предполагали многие, начался он отнюдь не победно. В первых боях с кантабрами Агриппа потерпел ряд неудач[1380]. Испанцы, побывав в рабстве у завоевателей, оценили все его «прелести». Они понимали, что никакого плена теперь не будет, а случится безжалостное их истребление. И в этом они не ошиблись.
Несмотря на большие потери, численное превосходство и воинская выучка сделали своё дело. Римляне постепенно одолели повстанцев. Любопытно, что в ряде случаев Агриппе пришлось лишать многих легионеров ранее обретённых ими почётных воинских отличий. Более того, I легион, носивший имя Августа, за понесённые поражения был даже распущен. Восстановил его только Тиберий, спустя тридцать с лишним лет в конце правления Августа. Приходилось легионам в боях даже терять своих орлов[1381]. В «Деяниях» Август говорит о возвращении многочисленных военных знамён, утраченных в том числе и в Испании[1382]. Орлы могли быть захвачены неприятелем только в Кантабрийских войнах.
Месть кантабрам за новую войну, неудачи и понесённые большие потери была безжалостной. Все мужчины боеспособного возраста – с 17 до 46 лет – были перебиты. Подростков и стариков разоружили и переселили с гор на равнины. Беспощадность, не делающая чести Агриппе, пусть с точки зрения завоевателя и объяснимая. Он сам, похоже, это осознавал. Завершив боевые действия, командующий не отправил, как было у римских полководцев исторически заведено, послания сенату о достигнутой большой победе. Более того, когда сенат по распоряжению Августа проголосовал за предоставление Агриппе права на триумф, он отказался его принять[1383]. В 37 г. до н. э. за победу над Секстом Помпеем друг и соратник Октавиана уже получал триумф, от которого тут же отказался. Но тогда это была своего рода «скромность»[1384]. Теперь же причиной отказа могли быть только ход и цена этой кровавой кампании.
Но даже такое «замирение» не оказалось окончательным. Три года спустя на севере Испании вспыхнули новые волнения. На сей раз их быстро подавили, поскольку силы горцев истощились. Когда в 14 г. до н. э. Август решился вновь посетить испанские провинции, там уже было всё спокойно. Мятежный полуостров, спустя 200 лет после появления там римлян, наконец-то полностью вошёл в состав Империи.