Встреча Марка Антония и Луция Скрибония Либона прошла вполне дружески. Триумвир внимательно выслушал посланца и ближайшего соратника Секста Помпея Магна и дал ему продуманный и вполне дельный ответ. Для начала он поблагодарил «сицилийского владыку» за заботу о своей матери, обещая в дальнейшем непременно достойно отплатить ему за сделанное доброе дело. По самому главному вопросу – военному союзу с Помпеем против Октавиана Антоний чётко и недвусмысленно дал понять, что в случае войны с наследником Цезаря он будет рад иметь Секста в качестве союзника. Но вот, если коллега-триумвир станет соблюдать все заключённые после победы на Филиппийских полях договорённости, то он, оставаясь союзником Секста Помпея, сделает всё, чтобы примирить его с Октавианом. Короче, правитель Сицилии законно впишется в структуру управления Республикой, созданную триумвирами. О Лепиде Антоний речи не вёл, будучи, очевидно, уверен, что тот не будет противиться воле более могущественных коллег[582].
Такой ответ Антония посланцу Секта Помпея недвусмысленно означал готовность Марка к возобновлению гражданской войны. И поскольку силы Октавиана после перузинских событий крепко возросли, доблестный Марк готов был взять в союзники любого, кто пожелал бы обнажить оружие против наследника Цезаря. Впрочем, для сына славного Гнея Помпея особая вражда к тому, кто был официальным наследником и мстителем за божественного Юлия, была совершенно естественной. Пусть и Марк Антоний был выдающимся сподвижником Гая Юлия Цезаря и тоже лидером цезарианцев. Каждый римлянин знал истину, позволившую потомкам Ромула стать господами Италии: «Разделяй и властвуй!»
Союз против Октавиана намечался не лишённый противоречивости. Напомним: Азиний Поллион не только сохранил для Марка Антония семь легионов, он умело обеспечил патрону ещё одного союзника[583]. Гней Домиций Агенобарб конечно же был удивителен в роли соратника убеждённого цезарианца Антония. Участник гражданской войны между Цезарем и Помпеем, он сыскал славу настолько убеждённого помпеянца, что после её окончания прощения у Гая Юлия так и не удостоился. Состоял он и в заговоре против победоносного диктатора, потому числился среди его убийц, хотя личного участия в роковом покушении не принимал. Тем не менее, в 43 г. до н. э. Агенобарб был объявлен «вне закона», подобно прочим «героям» мартовских ид. В возобновившейся гражданской войне он весьма успешно предводительствовал флотом Брута и Кассия, а после их гибели сохранил все свои корабли и часть сухопутных войск, продолжая уверенно контролировать Адриатику. Теперь же, благодаря дипломатическому искусству Азиния Поллиона десятки и десятки кораблей Агенобарба вкупе с двумя легионами пехоты позволяли в немалой степени сгладить нежданное военное превосходство Октавиана над Антонием. Дабы доблестный Марк не усомнился в искренности намерений былого лютого врага Цезаря стать верным союзником виднейшего цезарианца, Агенобарб прислал ему письменный договор[584].
Понимая, что и сам триумвир, и многие в его окружении могут сохранять недоверие к тому, кто был объявлен «вне закона» и проскрибирован, а, значит, подлежал казни без следствия и суда, Агенобарб двинулся навстречу Антонию только с пятью, правда, лучшими кораблями. Главным силам флота было приказано следовать за ним на приличном удалении. Тем не менее, находившийся рядом с Антонием Луций Мунаций Планк настойчиво уговаривал его выслать вперёд разведчиков, поскольку Агенобарб – человек, очевидно, ненадёжный. Антоний же с достоинством ответил, что, поскольку он уже связан с новым союзником договором, то «предпочитает умереть, чем, спасаясь, оказаться трусом»[585]. Плавание продолжилось и вскоре стало ясно, что нет никаких оснований для подозрений в неискренности Гнея Домиция Агенобарба, его флота и войска. После приветствий и моряки, и солдаты, и военачальники «хозяина Адриатики» признали Антония своим главнокомандующим. Планк, наблюдая за происходящим, отбросил свои опасения. Когда Антоний и Агенобарб прибыли в расположение легионов былого соратника Брута и Кассия, Гней демонстративно уступил свой шатёр триумвиру, подчёркивая его статус главнокомандующего.
Союз с Секстом Помпеем, дополненный присоединением флота и войск Агенобарба, означали обретение Антонием полного господства на всех морях, окружающих Италию: Лигурийским и Тирренским – здесь хозяйничал полупиратский флот Секста; Адриатическим – это был подарок Гнея Домиция и Ионическим, куда вошёл флот самого Марка Антония из двухсот боевых кораблей.
Сухопутные силы Октавиана оставались если и не превосходящими, то уж, по крайней мере, равными потенциальным легионам Антония[586]. Молодой Цезарь продолжал контролировать Италию. За Альпами его легионы стояли в Галлии и Испании. Но морская блокада не позволяла ему надеяться на успех в войне. Особенно, если бы она затянулась. Да и следовало опасаться настроений солдат из легионов, ранее подчинённых Антонию. Командный состав Октавиан сменил, но вот, если легионеры вспомнят о своём прежнем главнокомандующем, куда, кстати, более популярном и авторитетном в армейской среде, нежели наследник Цезаря… Они ведь и новых командиров могут увлечь за собой… Потому перспектива очередной гражданской войны для Октавиана вовсе не выглядела вдохновляющей, пусть и числил он за собой сорок легионов!
Антоний, окончательно стряхнувший с себя александрийский морок, вновь умело проявлял свои лучшие качества незаурядного политика и выдающегося полководца. Прибыв с флотом в Италию и высадив войска на юго-востоке полуострова, триумвир осадил Брундизий. Город оберегал гарнизон, верный Октавиану. Действуя по его приказу, защитники Брундизия закрыли ворота перед Антонием и Агенобарбом. Осадившим город они объявили, что поступают так, почитая Агенобарба врагом, а Антония, соответственно, как сопутствующего врагу[587].
Раздражённый этим триумвир приказал Сексту Помпею немедленно открыть военные действия против Октавиана с запада. Тот не заставил себя долго уговаривать и тут же проявил себя как верный и, главное, действенный союзник. Для начала один из лучших его флотоводцев Менодор стремительно подошёл к берегам Сардинии. Остров до этих дней подчинялся Октавиану и войска, там находившиеся, никакой опасности для себя не ощущали. Четыре помпеянских легиона быстро и без особого труда овладели Сардинией. Два легиона молодого Цезаря, стоявшие там, оказались настолько «смущены» произошедшим, что никакого сопротивления не оказали, став отличным призом отважного Менодора[588].
Не заставил себя долго ждать и сам правитель Сицилии. Его войска высадились на юге Италии и осадили города Фурии и Коненцию. Конница Помпея занялась опустошением окрестностей осаждённых городов.
Вскоре выяснилось, что для сомнений в надёжности своих войск у Октавиана предостаточно оснований. Части, направленные им для противодействия помпеянцам на юге Италии, узнав, что высадились они с согласия Антония, повернули назад. Молодой Цезарь был немало расстроен произошедшим, но по счастью, на помощь ему пришёл верный соратник и настоящий друг Марк Випсаний Агриппа. Он сумел воздействовать на солдат своим обретённым уже после Перузинской войны авторитетом. Они последовали за Агриппой «из личного к нему уважения»[589]. Сам же он, понимая явную непредсказуемость исхода разразившейся войны, лелеял мысль примирить Октавиана и Антония[590].
Октавиан уже и сам искал способы выхода из военного конфликта путём примирения. Зная о переговорах Либона с Антонием и их неблагоприятном для себя завершении, он предпринял совершенно неожиданный ход, долженствующий не только помирить его с Секстом Помпеем, но даже сделать их родственниками. Зная, что у Либона есть младшая сестра Скрибония, Октавиан решил к ней посвататься. Его брак с дочерью Фульвии и Клодия Клодией был фиктивным – супруга так и осталась девственницей. А, учитывая разрыв отношений с женой Антония из-за Перузинской войны, развод для него был делом решённым и мог состояться в любое удобное для него время.
С просьбой просватать за Октавиана Скрибонию к Либону обратился ближайший друг триумвира Меценат. Либон, только что так хорошо договорившийся с Антонием о военном союзе против наследника Цезаря, счёл, что сидение на двух стульях в условиях непрекращающегося политического, да ещё и постоянно перерастающего в войну противостояния в Римской державе, не повредит ни ему, ни его патрону, чьим тестем он был. Потому-то Либон, получив столь неожиданное предложение от врага, с коим у сицилийцев шли непрерывные боевые действия уже не первый год, не стал им пренебрегать, а «в письме к своим домашним приказал дать согласие на эту помолвку»[591].
Прелюбопытно, что переговоры вёл сам женатый пока Октавиан, но и та, к которой он сватался, не была свободна: супругом Скрибонии был Корнелий Сципион Помпониан, которому она успела родить двух детей – сына Публия Корнелия Сципиона и дочь Корнелию Сципиону. Но поскольку Секст Помпей счёл предложение Октавиана, уже одобренное Либоном, для себя политически выгодным, Скрибонии пришлось с супругом расстаться. Так завершился её второй брак. Первого мужа – Гнея Корнелия Лентула Марцеллина она потеряла в 47 г. до н. э. Недолго побыв вдовой, Скрибония обрела второго мужа в лице Помпониана. Теперь ей предстоял третий брак с человеком, которого она, скорее всего, даже ни разу не видела и потому никак не могла быть счастлива от такого поворота судьбы. Решена эта женитьба была, возможно, в конце лета 40 г. до н. э., после возвращения Октавиана из Галлии, где он принял легионы Калена, но до окончания военного противостояния в Брундизии[592].
Теперь вернёмся к событиям на юго-восточной оконечности Италии, где войска и флот Антония вкупе с вооружёнными силами Гнея Домиция Агенобарба осаждали Брундизий[593].
Октавиан, очередной раз переболев – хворь на несколько дней задержала его в Канузии, – тут же двинулся в Апулию. Пока ещё перевес в легионах был на его стороне, но насколько он был прочен? В армии Антоний, увы, был много более популярен и уважаем. Октавиан, конечно, имел немалый кредит доверия и даже почтения как наследник божественного Юлия, носящего славное имя, но личного авторитета доблестного и победоносного военачальника у него не было, и быть не могло. Это, правда, уже не отражалось на уровне командования войсками. Молодой Цезарь, окончательно осознав, что как от военного руководителя от него «нет никакой пользы, кроме вреда», научился замечательно использовать полководческие таланты своих соратников. Вспомним Перузинскую войну, победоносно завершённую для него стараниями Марка Випсания Агриппы и Квинта Сальвидиена Руфа. А вот Антония почитали как раз за личную доблесть и полководческий дар. Можно вспомнить, как после Филипп недавний враг триумвиров Марк Фавоний и другие приветствовали доблестного Марка как императора, а наследника Цезаря осыпали жестокими оскорблениями. Памятуя об этом, Октавиан мог испытывать неуверенность и сомневаться в надёжности своих войск, среди каковых ныне немало было легионов, ранее подчинённых Антонию. Не зря ведь ещё ранее он передал шесть явно «проантониевских» легионов Лепиду. Пребывая в Африке, они не могли прийти на помощь своему кумиру. Но и в остальных войсках симпатий к Антонию было предостаточно. Тот же Агриппа не мог этого не знать. Потому и задумался над скорейшим примирением триумвиров! Вследствие этих причин Октавиан не решился атаковать армию Антония, осадившую Брундизий, ограничившись обустройством лагеря напротив города, где и «стал выжидать дальнейшего хода событий»[594].
Антоний, хотя войска его благодаря прорытому рву и построенной стене, перерезавшей полуостров, где находился Брундизий, могли спокойно отразить нападение легионов Октавиана, решил всё же вызвать подкрепление из Македонии, где у него оставались немалые силы. Более того, до их подхода Антоний, дабы смутить противника, велел своим военным и грузовым судам имитировать прибытие поддержки из-за моря. Корабли с вечера, когда уже темнело, незаметно для войск Октавиана отходили в море. А днём на глазах противника подплывали к стану Антония в полном снаряжении, изображая подкрепления, из Македонии прибывающие. Настоящие же подкрепления тоже подходили и у осаждающих Брундизий появились осадные орудия. Огорчили, правда, Антония вести об успешных действиях Марка Агриппы против Секста Помпея, но вскоре его взбодрил личный успех. Узнав о движении на помощь Октавиану Сервилия во главе полуторатысячного отряда всадников, он, имея в своём распоряжении только четыреста конных воинов, сумел в результате неожиданного ночного нападения пленить противника. Захваченных воинов Сервилия во главе с ним самим Антоний торжественно доставил в свой лагерь под Брундизием. Этот небольшой, но блистательный успех – пленение врага, имеющего почти четырёхкратное превосходство – очередной раз подтвердил в глазах войска славу непобедимости, обретённую Антонием после сражений на Филиппийских полях[595].
Тем временем в ход пошла солдатская дипломатия. Поначалу, подходя к стенам лагерей противника, легионеры обеих армий высказывали обоюдные претензии. Воины Антония попрекали солдат Октавиана в неблагодарности своему командующему, спасшему и их самих, и их незадачливого полководца в войне с Брутом и Кассием. В свою очередь легионеры-«октавианцы» обвиняли «антонианцев», что те сами нарушили мир и пришли драться с ними. Более того, вошли в союз с убийцей божественного Юлия Агенобарбом и общим врагом триумвиров Секстом Помпеем. Вскоре, однако, выяснилось, что в легионах Октавиана солдаты вовсе не забыли доблести Марка Антония, а в его легионах с уважением относятся к наследнику Цезаря. Вот потому-то твёрдым намерением всех солдат является примирение обоих главнокомандующих. На всякий случай, правда, были и оговорки: если Антоний продолжит военные действия, то воинам Октавиана всё же придётся против него сражаться…
В те же дни о необходимости примирения триумвиров заговорили и в войсках Агриппы. Солдаты прямо заявляли, что пошли за ним лишь для того, чтобы Октавиан и Антоний помирились. Более того, Агриппе пришлось услышать и совсем уже тревожные слова о нежелании подчинённого ему войска биться против армии победителя на Филиппийских полях… В таких условиях мирное соглашение становилось для Октавиана наилучшим исходом случившегося противостояния.
Колебания в войсках наследника Цезаря имели ещё одно, прямо скажем, неожиданное последствие. В тайные переговоры с Антонием вступил Квинт Сальвидиен Руф. Наместник Галлии, командующий бывшими легионами Калена, совсем недавно подчинёнными Антонию, был, очевидно, обеспокоен отношением своих солдат к вспыхнувшей войне между триумвирами. Октавиан, конечно же, позаботился об очищении легионов от людей Антония, сменив, как уже говорилось, в них всё военное руководство, но на настроение солдатской массы это могло оказать совсем противоположное влияние… Потому Сальвидиен, то ли на всякий случай, то ли предполагая неизбежное торжество Антония в начавшемся противостоянии, решился завязать отношения с противником своего не просто патрона, но и ближайшего друга с самых юных лет. Да, вместе с Марком Випсанием Агриппой Квинт Сальвидиен Руф входили в число самых испытанных друзей Гая Октавия. Меценат в число таковых вошёл несколько позже. Теперь же Сальвидиен тайно обещал Антонию вновь передать ему бывшие его легионы и, соответственно, всю Галлию от Пиренеев до Рейна. Это была уже прямая измена не просто своему главнокомандующему (в условиях гражданской войны такие неожиданные переходы не редкость), но и предательство ближайшего друга, что никогда прощено быть не может.
Но вскоре выяснилось, что Сальвидиен сильно поспешил. Триумвиры вступили в переговоры о примирении. Поспособствовало этому и известие, пришедшее из Греции. В городе Сикионе от внезапной жестокой болезни скоропостижно скончалась супруга Марка Антония Фульвия. Предполагали, и, думается, не без оснований, что столь печальному исходу её хвори поспособствовали огорчения последнего времени. Самого Марка смерть его законной супруги расстроила. Он принял это известие близко к сердцу, поскольку чувствовал перед ней свою вину[596]. В то же время обе стороны не могли не воспринять уход из жизни этой незаурядной женщины с облегчением. Ибо он позволял легче разрешить политическое, а теперь уже и военное противостояние.