Майор Генштаба Гельмут Швеннингер, все время сопровождавший Первую дивизию и уже уставший все это наблюдать, выложил наконец Буняченко все, что об этом думает.

— Что вы творите? — кричал он. — Это нечестно! Вы обманули нас!

— Да, — ответил Буняченко.

Дивизия в ускоренном темпе двигалась в Чехословакию.

Гуляев несколько дней провалялся в обозе раненых с переломанной ногой и сильнейшей контузией. В полевых условиях наложили гипс, выдали костыли. Постоянно болела голова.

Воевать Иван больше не мог.

Но радовало одно: никто так и не расспрашивал, что произошло в том злополучном бою. По всей видимости, бойцы, сидевшие с ним в одном окопе, не заметили его попытки к побегу — было не до того. Единственным свидетелем остался пропавший без вести Фролов.

Гуляев ругал себя последними словами за эту глупость. На что он рассчитывал? Расстреляли бы прямо там, да и все.

А может, не расстреляли бы.

Слухи о том, что делают советские солдаты с пленными власовцами, приходили самые разные. Одни рассказывали, что расстреливают прямо на месте. Но было и много свидетельств, что при переходе на советскую сторону власовцам давали шанс «искупить вину».

Вспомнил он и услышанную недавно историю о Гиль-Родионове, парне, который перешел к немцам, а потом сражался на стороне советских партизан.

Но в любом случае Гуляев страшно ненавидел себя за этот идиотский и в итоге бессмысленный поступок.

И Фролов…

Где он? Жив ли? В плену?

Иван старался об этом не думать.

И еще он старался не думать о судьбе Бурматова. Последнее, что он слышал о полковнике летом 1943-го, — он в Моабитской тюрьме, той самой, о которой тогда говорил Келлерман. Далее след Бурматова терялся. Скорее всего, там и сгинул.

Забавлял Ивана доблестный марш Первой дивизии РОА подальше от фронта. Все прекрасно понимали, что ничего героического в этом нет, но было и осознание, что время героики прошло и пора бы уже просто спасать свою жизнь. А спасать свою жизнь намного приятнее в составе 16-тысячной дивизии, до зубов вооруженной новыми немецкими автоматами, с танками и артиллерией.

Появлялись, однако, тревожные вести, что вскоре придется-таки повоевать с немцами. Дивизия приближалась к Праге, и командование раздумывало принять предложение партизан поддержать восстание в городе.

Задача эта выглядела легкой: Прага превратилась в проходной двор для беспорядочно отступавших немцев, и взять город можно было голыми руками.

Но Ивану, валявшемуся в обозе раненых, уже не было дела до того, что происходит на передовой. Много спал, мало ходил, только пару раз в день мог доковылять на костылях к раздаче провизии.