Заглянул в классный журнал, выбрал фамилию наугад.
— Воронцов, ты.
Встал конопатый мальчишка с большими грустными глазами. Заговорил, как и учил:
— Айн, цвай, драй, фир, фюнф…
Замялся.
Сзади прошептали:
— Зекс…
— Не подсказывать, — сказал Гуляев.
— Зекс… — продолжил мальчишка. — Зибен, ахт, нойн, цейн.
— Айф видерзейн, — раздалось вдруг с задних парт. И Гуляев увидел, что за самым задним столом сидят парой Фролов и Бурматов, а перед ними раскрыты учебники по немецкому.
Из воспоминаний бывшего узника Васильева Е. В., 1960 год
Перед тем как нас увезли в лагерь, полгода мы провели в Моабитской тюрьме. Там немцы держали политических узников. Случился тогда у меня удивительный сокамерник — полковник Бурматов, организовавший в Дабендорфе подпольное антинемецкое сопротивление. Попался по глупой случайности — сдал кто-то из своих же, чтобы немцы всех скопом не повязали.
С Бурматовым общались много. Был он связан подпольной работой и с легендарным Мусой Джалилем, который мученически ждал смерти в той же тюрьме. До освобождения Джалиль не дожил…
Полковник был человеком удивительной силы духа. Даже после пыток и избиений в гестапо, в тяжелейших условиях он сохранял бодрость и даже умудрялся подбадривать сокамерников шутками.
Говорил, что по сравнению с немецким пленом это все сущие цветочки.
И еще любил повторять одну фразу: «Есть вещи поважнее собственной шкуры».
Горжусь, что довелось мне побывать в одной тюрьме с такими необыкновенными людьми, как Бурматов и Муса Джалиль.
А полковника же я последний раз видел перед тем, как его отправили в Заксенхаузен, а меня — в Освенцим. Так наши пути и разошлись… Больше я о Бурматове ничего не слышал.
Глава тринадцатая
Первая дивизия РОА действительно совершала героическое наступление в обратном направлении: как можно дальше от наступавших советских войск на запад. Главной задачей было, как выражался Буняченко, «спасти дивизию» — то есть выторговать побольше времени, чтобы сдаться американцам и не допустить ее пленения советской армией.