— Да ладно тебе, — сказал другой боец, — цацки разводить. Все они, падаль предательская, на одно лицо.

«Падаль предательская… — подумал Гуляев. — Неужели я?»

Но как же красиво расцветал май, и как пахло весной на этой жаре, и как много было вокруг веселья и смеха, но чужого смеха, не своего, не про него.

Советских танков и грузовиков было на дороге все больше, и уже скоро полуторка въехала в небольшую чешскую деревеньку, занятую Красной армией.

«Вот я и у своих, — думал Иван. — У своих ли?.. Кто теперь свои? Я же падаль…»

Грузовик остановился на площади у аккуратного двухэтажного кирпичного домика, над которым развевался красный флаг.

Подошли солдаты с ППД и «светками»[20], открыли кузов, приказали спускаться.

Гуляеву помогли.

Советские бойцы окружали власовцев, и во взглядах их читалось разное — у кого-то интерес и удивление, у кого-то холодное презрение.

Завели в дом, усадили на скамейку перед закрытой дверью.

Зашел высокий офицер с лейтенантскими погонами, оглядел власовцев с ног до головы.

— Будем вызывать по очереди, — холодно сказал он. — Не рыпайтесь тут.

И зашел в комнату.

Пока открывалась дверь, краем глаза Гуляев заметил сидевшего за столом офицера в васильковой фуражке.

Лицо его показалось Ивану чертовски знакомым.

И действительно — когда его, второго по очереди, завели в комнату и усадили за стол, Гуляев увидел, что у офицера в васильковой фуражке моложавое и сухое лицо с южным колоритом.

Офицер поднял глаза от документов на столе, взглянул на Гуляева и сказал:

— Я майор Полетаев. Назовите ваше имя и фами…

И вперился в Гуляева изумленным взглядом.

Из приговора Военной коллегии Верховного суда СССР от 12 мая 1946 года