Сильно пахло мертвечиной. Гуляев осмотрелся по сторонам и увидел раздутое тело немца. Почему-то ему показалось, что его должны обязательно звать Клаусом. Почему Клаус? Черт знает…

Иван тяжело дышал и облизывал пересохшие губы.

— Товарищ старший лейтенант, идти надо на позицию, — пробормотал Русанов. — Добьют же здесь.

Гуляев снял пилотку, утер ею вспотевший лоб. Помотал головой.

— Посижу немного, — сказал он. — Ты иди.

— Не пойду без вас никуда. Там всего сто метров, и уже наша тропинка, — настаивал Русанов.

— Лучше о Шишакове позаботься, — сказал Гуляев. — Он не соображает ничего.

Действительно, Шишаков уже убрел далеко вперед, и он все так же бормотал что-то под нос, рассеянно глядя перед собой.

— Шишако-о-ов! — крикнул Русанов.

Тот не обернулся.

— Контузило его крепко, — сказал Гуляев. — Иди-иди, не оставляй его. Я-то хоть немного еще соображаю…

— Шишаков, твою мать! — повторил Русанов.

Он метался, поглядывая то на все дальше уходящего Шишакова, то на Гуляева.

И вдруг Ивана кольнуло под сердцем, и ему показалось, что все это уже как будто было. Но где и когда?

Странная, неизвестная раньше тревога вдруг застучала в висках, задрожали руки, и стало все предельно ясно.

Вспомнил, что у него осталась в портсигаре папироса, которую хранил на крайний случай.

Русанов уже собирался уходить.

— Постой, — сказал Иван. — У тебя спички есть?

— Осталась пара-тройка в коробке.

— А у меня папироса, — сказал Гуляев. — Ты прав, нехрен отсиживаться. Надо Шишакова догнать. А до позиций дойдем, покурим на двоих.