Нужно просто убить себя прямо сейчас, и тогда можно будет вернуться в прошлое и все изменить.

«Так это и работает», — вспомнил он собственные слова, сказанные на занятии.

Встал с крыльца, пошел шатаясь к своему бараку. Мимо проходили курсанты, он не видел их лиц и не разбирал их слов — они что-то говорили, вроде даже именно ему, но все меняло свой смысл и звучание.

Иван добрался до своего барака.

Офицеров в нем не было — в это время начались занятия по строевой подготовке.

Гуляев дошел до двухъярусной кровати, на нижней полке которой он спал, поднялся на верхнюю, уселся на ней, свесив ноги, и снял ремень с кителя.

Один конец закинул за перекладину на потолке, протянул вниз, сомкнул на пряжке.

Потянул для проверки.

Просунул голову, крепко зажмурился и сказал:

— Гори огнем.

Спрыгнул с верхней полки и упал на холодный каменный пол сгоревшей церкви.

Он снова Новорожденный, и он же Иван Гуляев, и все тот же обгоревший храм с адскими фресками, но теперь он почему-то все помнит — и кто он такой, и сколько раз он уже здесь был, и что он здесь делает; теперь он не голый, а в кителе вермахта без ремня.

Иван Новорожденный сидит на сыром полу, обхватив колени руками. Его не тошнит больше белым червем, и никто не говорит с ним страшным многоголосием.

И небо, которое видно сквозь дыру в куполе, больше не красное, нет — оно грязно-серое, как этой ранней весной в Дабендорфе, и идет дождь, и капает вода прямо на обгоревшие доски.

Все больше и больше воды, и вот она уже по щиколотку его сапога.

Новорожденный встает во весь рост.

Воды все больше — она капает и капает, журчит бесконечно, заливает его целиком: размокли волосы, отяжелел мундир, повлажнело лицо. Иван облизывает губы, и вода почему-то соленая, как кровь.

Он стоит и чего-то ждет.

Капает вода, капает, кап-кап, заливает пол церкви, и стоит Гуляев уже по колено в воде, и идет к пустому амвону, и смотрит на него — все ждет и ждет белого червя, или кого там, да хоть кого-нибудь…

Отчего все не так, как раньше? Почему такое серое небо и почему везде вода?