Гуляев не любил пораженческие настроения.

— А ну, — одернул он бойца. — Вот дадут приказ штурмовать плацдарм, и проверим, у кого палки длиннее.

Приказ штурмовать плацдарм пришел уже вечером.

Генерал Буняченко, командовавший дивизией, созвал офицерское собрание в Гросс-Мукрове. В штабе висело напряжение, было накурено и пахло водкой. Генерал выглядел нервным и раздраженным.

— Сразу всех заверю, господа, — говорил он. — Я не собираюсь просто так бросать людей в мясорубку по прихоти немецкого командования. Приказ пришел от генерала Буссе[18]. Я четко заявил ему, что наша дивизия подчиняется только генералу Власову.

Полковник Архипов[19], глядя на карту, назвал идею атаки плацдарма чистым безумием. Из-за весеннего половодья, перекрывшего подступы к предмостному укреплению, атаковать можно было только силами одной-двух рот вдоль Одера, с юга со стороны Фюрстенберга, с севера — со стороны Франкфурта-на-Одере. И с севера, и с юга фронт наступления получался очень узким, и огромные потери были неизбежны.

— Расходимся и ждем подтверждения приказа от Власова, — повторил Буняченко и распустил собрание.

На выходе Гуляева подловил Фролов. Он нервничал.

— Что же это, что такое, — заговорил капитан. — Неужели и воевать не хотим?

— Отчего же не хотим? — спросил Гуляев. — Буняченко сказал, что подчиняемся только Власову.

— А по-моему, наш господин генерал зассал.

— Помереть не терпится?

Фролов усмехнулся и неожиданно ответил:

— Да! Не поверишь, да! Скорей бы в атаку да геройски погибнуть. Я совершенно серьезно. Сил больше нет это все видеть. Разве сам не видишь, как все складывается?

— Вижу, — согласился Гуляев. — Не знаю… Я бы еще пожил.

— Да это уж я знаю.

И ушел к своему взводу.

Ночь выдалась трудной. Гуляев лежал в палатке, накрывшись шинелью, слушая ночных птиц и стрекот цикад. Ему не спалось, ворочался с боку на бок, и только под утро приснился ему снова белый червь посреди обгоревшей церкви. Впервые за два года.

Червь забрался на амвон и заговорил снова чужим, неземным голосом:

— Помнишь меня?