— Блядь, — сказал он в пустоту.
И пошел допивать кофе.
— Очень много приходит в ряды добровольцев РОА… людей, переживших ужасы войны и плена. Конечно, для них много нерешенных вопросов, много противоречий, много непонятного. Это вчерашние крестьяне, которые взялись за винтовки, потому что партизаны сожгли их дома.
Гуляев шагал взад и вперед перед аудиторией, заложив руки за спину. Ему трудно было подбирать слова, старался твердить заученное, но смысл порой ускользал даже от него.
— Это военнопленные красноармейцы… которых Сталин бросил на произвол судьбы и объявил преступниками. Но можно ли думать, что они пришли в ряды Русской освободительной армии и сразу стали непримиримыми борцами с большевизмом? Конечно, нет, это было бы смешно. И здесь на первый план выходите вы, будущие пропагандисты.
Курсанты в новенькой форме, круглолицые, русоволосые, кто из Воронежа, кто из Брянска, аккуратно записывали его слова в тетрадки.
— Поэтому расскажу несколько принципов пропаганды среди военнопленных. Принцип первый — иллюзия…
Он задумался на несколько секунд, потому что забыл слово.
— Принцип первый — иллюзия объективности. Когда к голодным и избитым пленным приходят пропагандисты и говорят, что немцы на самом деле наши добрые друзья, их только поднимут на смех… А были бы силы побить — побили бы. Дайте этим людям как бы объективный, непредвзятый взгляд на происходящее. Как бы! Говорите так: «Да, немцы часто ведут себя как конченые скоты, иногда устраивают в лагерях пленных сущий ад…» Но всегда добавляйте, что с этим уже ведется борьба, и довольно успешная, в том числе силами командования РОА и германского начальства. Во многих лагерях удалось снизить уровень жестокости и даже улучшить условия. И чем больше пленные будут сотрудничать с немецкой администрацией, тем выше станет уровень доверия.
Один из курсантов — Гуляев не помнил его фамилию — поднял руку.
— Да, спрашивай.
— А это действительно так?
Гуляев замялся:
— В некоторых лагерях действительно так. Но дело тут даже не в правде, а в нужном выводе, который мы делаем через объективную информацию.
И сразу продолжил:
— Принцип второй. Назначить виноватого. Я расскажу вам историю, которую услышал от человека из Шталага…
Опять забыл.
— Нет, из Офлага — пятьдесят семь. Дело было весной сорок второго года. В лагере постоянно не хватало еды, пленные дрались за нее на раздаче, и охрана, соответственно, зверски избивала их во время этих голодных бунтов. Но что же случилось дальше?
Он улыбнулся самому себе. Эту историю ему действительно рассказал лейтенант Регер в самые первые дни Дабендорфа, но в лагерях пленных Регер никогда не был, и откуда тот мог это знать, непонятно. Может, и ему кто-то рассказал. А может, выдумка.
— Все это происходило во время карантина, когда отсутствовало немецкое начальство. Когда же оно вернулось, почти вся лагерная полиция сбежала к партизанам. А когда на их место назначили немцев, избиения из-за голодных драк прекратились. Выяснилось, что в лагере орудовала советская агентура. Они воровали продукты, провоцировали бунты и драки, сами же за это и избивали пленных. Именно они создавали пленным невыносимые условия в лагере! А все для того, чтобы потом рассказывать, какие немцы звери.