— Вот, допустим, началась война, — продолжал Бурматов. — И можно в панике бегать по потолку и кричать «караул», да что толку? Реальность уже повернулась вот так, ты не изменишь ее. В ней надо жить, в нашей единственной реальности, и в ней же работать. Исходя из той ситуации и тех сил, что у тебя есть.

— Ну, — сказал Гуляев. — Значит, мы все правильно делаем?

— Я вообще не о том, но… — Полковник осекся и задумался. — Да нет, о том, все так.

Пятого апреля, на исходе первой недели сборов, во время ужина в офицерском казино Иван подозвал к себе Бурматова и предложил поговорить наедине.

Тот согласился нехотя, отложил тарелку, что-то пробурчал себе под нос, и они с Гуляевым вышли на крыльцо казино.

Уже стемнело, стало зябко, оба закурили, кутаясь в шинели.

Иван не знал, с чего начать.

— Скажи, Володь, — заговорил он. — А как тебе этот курсант, как его… Демидкин?

Бурматов поморщился, отвернулся.

— Демидов. Нормальный парень. Идейный. Из него будет толк. А почему ты спросил?

Гуляев замялся:

— Да так… Просто я заметил, что вы ни с того ни с сего начали общаться довольно плотно.

— А… — Бурматов достал папиросину, поджег спичку и закурил. — Мы гомосексуалисты.

И посмотрел с хитрым прищуром на Гуляева.

Тот кашлянул от неожиданности.

Бурматов расхохотался, похлопал его по плечу:

— Да шучу я, господи. Земляки мы с ним, оказалось. С Рязани оба. Да и просто хороший парень, с ним есть о чем поговорить.

Иван усмехнулся, тоже закурил. Надо было как-то продолжить диалог. Ему казалось, что Бурматов многое недоговаривает.

— Я не к тому… — сказал он. — Просто, ну… Новости с фронта такие себе.

Бурматов кивнул, не глядя на Гуляева, и выдохнул дым в почерневшее небо.