Да что толку думать, нет у истории никакого «было бы». Как говорят, «если б у бабушки кой-чего было…».

Гуляев перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку.

Он ненавидел себя.

«Попадись мне еще чертов майор, попадись, — думал он. — Всю душу из тебя вытрясу. Всю. Только дай снова шанс».

Иван вспоминал, как выступали на Волховский фронт и остановились возле старой церкви, переделанной под склад, одна стена ее была расписана, на ней были изображены адские муки, точно как в тех видениях.

И заметил он тогда на одной из фресок любопытный мотив. По лестнице в небо взбирались праведники, и их там встречали ангелы с облупившимися крыльями, а чуть ниже и поодаль черные грешники падали в глубокий колодец, где ожидали их черти с трезубцами и мечами.

Тогда он подумал: «А ведь все верно. В рай ведет лестница, в ад — колодец. Чтобы попасть в рай, надо долго взбираться, а для ада не нужно делать ничего. Просто падаешь. Падаешь, падаешь, падаешь».

Он падал в сон, веки его тяжелели, бредовые мысли крутились в голове одна за одной, будто чужие, назойливые образы кто-то вкладывал сильной рукой в его голову, и бились друг с другом разноцветные треугольники да пестрые ромбы, точно с красноармейских петлиц, треугольники, ромбы, шпалы сталкивались и звенели, и летели звезды, и крутились колеса, стрекотали шустрые шестеренки, и звенел в висках заливной колокольчик — дин-дон, дин-дон…

И будто бы снова издалека, сквозь бордовый туман, звала его, улыбаясь, та девица с бархатной кожей:

— Пойдем со мной, рыженький.

— Да, милая, да, — говорил Иван в полусне. — Я твой рыженький, сейчас только открою глаза.

Он обернулся на голос и увидел перед собой лицо вонючего Клауса.

Тридцать первого марта в Дабендорфе начался второй сбор слушателей пропагандистских курсов. Первый сбор, который насчитывал двести человек, начальство не удовлетворил: занятия проводились наспех, программа еще четко не оформилась, да и условия в лагере были так себе. Выпуск, по мнению германского командования, оставлял желать лучшего — сказывались и антинемецкие настроения, и плохая организация.

Зато ко второму сбору лагерь заметно подтянули. Заработала баня, открыли офицерское казино, в котором теперь обедали командиры и преподаватели — отдельно от слушателей. Сформировали клуб с библиотекой.

Новый сбор составил уже тысячу человек, для этого число рот увеличили до пяти, потребовались и перемены в организации. Всем выдали одинаковую новую форму, установили денежное довольствие — 16 марок в неделю.

Генерал Трухин, возглавивший учебную часть, заметно улучшил организацию курсов, логично решив уделить больше внимания России, чем Германии: усиленная пропаганда всего немецкого, в самом деле, часто только усиливала антигитлеровские настроения среди вчерашних пленных.

Гуляев мало участвовал в этих преобразованиях. Чувствовал он себя еще хуже.

После новой встречи с Цвайгертом он стал еще тяжелее соображать, чем раньше: забывал слова, запинался, путал людей… Занятия он вел из рук вон плохо.

И сны. Каждую ночь он видел ужасные сны о белом черве, сгоревшей церкви и вонючем Клаусе.

Просыпался с чувством, будто и не спал всю ночь.