Но кое-что все же заняло его мысли по-настоящему. Это был новенький слушатель из вчерашних пленных, рядовой Демидов, высокий, стройный, черноволосый, очень вежливый. В плен попал еще под Минском, до войны работал, как и Гуляев, учителем; но что-то сразу в нем напрягло. Как-то слишком быстро он подружился с Бурматовым.

Казалось, где интеллигентный Демидов, а где крестьянский великан Бурматов — но каждый вечер они беседовали о чем-то наедине возле пропускного пункта. Гуляев увидел это в первый день, потом во второй…

И начал присматриваться.

Бурматов все больше уходил в себя, стал тревожнее, подозрительнее, молчаливее.

Гуляев даже решил было поначалу, что они гомосексуалисты, тем более что Бурматов за все это время ни разу не проявил интереса к женщинам.

Но это, конечно, был самообман. Иван помнил слова Келлермана: должен быть кто-то малообщительный, скрытный, и полковник подходил на эту роль лучше всех.

Иван вспоминал те немногочисленные искренние разговоры с полковником. Однажды, неделю назад, когда они гуляли с ним и Фроловым по лесной тропинке под Дабендорфом, Бурматов вдруг заговорил о странных вещах.

— Вы же понимаете, — сказал он. — Что каждому из нас придется рано или поздно объяснить свой выбор?

— Я свой давно объяснил, — сказал Фролов. — Ты о чем?

— Ну ты-то ладно, — кивнул Бурматов. — Я про Гуляева. Про себя. Про тех, кто изначально не идейный.

— А ты что, не идейный? — хмыкнул Фролов.

— Э, ты не подкалывай. Я о другом. Вот смотри: иногда оказываешься в ситуации, когда приходится выбрать меньшее зло.

— Ты думаешь, наша служба в РОА — меньшее зло? Да что ты мелешь такое? — спросил Фролов.

— Да опять ты меня не понял!

Впрочем, в голосе Бурматова не было уверенности: то ли он осознал, что ляпнул не то, то ли сам запутался в собственных словах.

— Смотри: есть такая христианская добродетель, смирение. Так?

— Так, — кивнул Фролов. — А ты с каких пор вдруг в богословы заделался?

— Да хватит тебе! Вот есть добродетель смирения. Почему-то принято воспринимать ее как сдачу позиций, капитуляцию перед трудностями. Вот случилось какое-то дерьмо, а ты смирился и опустил лапки. Но это не так, и это совершенно не об этом! Это о том, что реальность у нас только одна и другой нет. И необходимо принять эту реальность, чтобы уже в ней действовать. Не жаловаться на нее, не кричать, размахивая руками: караул, какая реальность плохая, не ждать, что тебе Бог выдаст волшебную палочку, чтобы все исправить. Бог волшебную палочку не выдаст и не исправит все. Реальность одна, и другой нет. И чтобы дальше в ней действовать, этот факт нужно принять.

— Ничего не понял, — сказал Фролов.

Гуляев начал было понимать, но решил не думать об этом.