Иван вздрогнул.

— Нет, нет… — забормотал он. — Просто… — Задумался и понял, что не может ничего ответить. — Просто… Понимаешь…

— Да? — выжидающе сказал Бурматов, не переставая глядеть ему в глаза.

— Если мы проиграем, если Советы победят Германию, я хочу, чтобы мне было что предъявить.

Бурматов непонимающе приподнял бровь.

— Да, понимаю, звучит глупо… — продолжил Гуляев. — Но я хотел бы, если ты действительно что-то знаешь об этом… — Он замолчал, нервно сглотнул слюну, расстегнул ворот кителя. — В общем, если ты действительно что-то знаешь об этом… То есть, если ты и правда в подполье…

— Ну? — нетерпеливо спросил Бурматов.

Из непонимающего дурачка он вдруг преобразился в хищника, крепко уцепившегося за жертву.

— Я бы хотел помочь.

Эту фразу Иван сказал таким голосом, каким обычно признаются в краже карманных денег у родителей.

Бурматов замолчал, снова затянулся папиросой, бросил окурок на ступеньку крыльца, затоптал сапогом. Вздохнул. Огляделся по сторонам, потом зачем-то посмотрел в черное небо.

Снова вздохнул.

Гуляев ждал.

Наконец Бурматов снова криво усмехнулся, покачал головой, с улыбкой сказал:

— Выдумываешь ты много, Вань. Парень ты хороший, но выдумщик тот еще. Ну какое тут может быть подполье, сам подумай… С мировым большевизмом сражаемся во имя новой России. Не до шуточек тут твоих.

Похлопал его по плечу и быстрым шагом направился обратно в казино.

Открывая дверь, застыл на пороге, обернулся и сказал Гуляеву:

— Отдохнуть бы тебе, Вань. Плох ты в последнее время. Переживаю.

И закрыл за собой дверь.

Гуляев докурил папиросу, затоптал окурок, с облегчением выдохнул.