В начале декабря Мишку Жирного повесили немцы. По слухам, он украл у офицера серебряный портсигар.

Начальство лагеря сменилось, полицию возглавил бывший приятель Мишки Жирного, звали его Андреем, без прозвища. И то ли Андрей обладал более мягким сердцем (конечно же, нет, он был такой же мразью), то ли немцы дали указание попуститься, но таких сильных зверств больше не было. «Утренние молитвы» прекратились.

Бить продолжали, и били сильно, но больше не травили собаками и не разбивали палками черепа. Стали лучше кормить — давали молочный суп, иногда какие-то рыбные консервы, по двести грамм хлеба.

А может быть, просто наступала зима, и лагерное руководство хотело, чтобы хоть кто-то выжил для будущих работ в Германии.

Об отправке говорили постоянно. Кого-то, кто был покрепче, дважды в месяц отбирали и грузили в вагоны. Гуляеву не везло.

Кто-то из пленных тогда горько пошутил, что из категории «кромешный ад» существование перешло в категорию «кромешный ад, но черти хотя бы перестали ежедневно совать в жопу раскаленную кочергу».

В начале февраля случилось чудо — целый день без побоев и издевательств, даже хлеба выдали больше, чем обычно.

А следующим утром всех выгнали на ежеутреннее построение. Перед пленными стоял высокий человек в советском кителе без знаков различия, в роговых очках, с басовитым голосом.

В этом человеке Гуляев с удивлением узнал Власова.

О переходе генерала к немцам в лагере знали давно, но чтобы он приехал и лично обратился к пленным — о таком даже подумать никто не мог.

Бывшие солдаты изумленно перешептывались.

Власов начал читать по бумажке.

— «Товарищи! Братья! — заговорил он. — Большевизм — враг русского народа. Неисчислимыя бедствия принес он нашей Родине и наконец вовлек русский народ в кровавую войну за чужие интересы. Эта война принесла нашему Отечеству невиданныя страдания. Миллионы русских людей уже заплатили своей жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов. Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина».

Гуляев не верил своим ушам.

Значит, все, что поговаривали о Власове, оказалось правдой. Генерал рассказывал о каком-то «русском комитете», о создаваемой в составе вермахта русской армии… Что за бред?

— «Русские люди! Друзья и братья! — продолжал генерал. — Довольно проливать народную кровь! Довольно вдов и сирот! Довольно голода, подневольного труда и мучений в большевистских застенках! Вставайте на борьбу за свободу! На бой за святое дело нашей Родины! На смертный бой за счастье русского народа! Да здравствует почетный мир с Германией, кладущий начало вечному содружеству немецкого и русского народов! Да здравствует русский народ, равноправный член семьи народов Новой Европы!» — Закончив читать по бумажке, Власов поправил очки и продолжил, уже не так громко и без лишнего пафоса: — Каждый из вас, кто согласится вступить в Русскую освободительную армию, получит хорошее обращение, денежное довольствие и новую форму. Вы больше не будете бесправными рабами. Вас будут хорошо кормить, вы сами станете хозяевами своего положения. Немцы станут вам друзьями, а не врагами. Кто хочет сделать выбор прямо сейчас — сделайте шаг вперед.

Никто не шелохнулся. В воздухе повисло тяжелое молчание.

Наконец один из пленных сделал неловкий шаг вперед, виновато оглядываясь. Увидев его, шагнул еще один. И еще.

Из строя на двести человек вышло четверо.

Гуляев остался стоять.