Еще одно открытие XVII века – стихи, книжная поэзия.

Нельзя сказать, чтобы древнерусская литература совсем не имела никакого представления о поэзии.

В древнерусской литературе существовала не только проза, но и орнаментальное торжественное красноречие, построенное на узорчатом «плетении словес», и гимнография – созданные для богослужений поэтические тексты (например, восхваляющие местночтимых святых, посвященные местным праздникам). Для них характерна была особая ритмическая организация речи: ведь ораторские жанры рассчитаны на устное произнесение (об этом шла речь в предыдущей главе применительно к «Слову о Законе и Благодати» митрополита Иллариона).

Мы уже видели, что одним из самых распространенных приемов в книжном жанре «слова» был синтаксический параллелизм – повтор одинаковых синтаксических конструкций. Мы встречаем их в изобилии уже в древнейших памятниках русской литературы: «под трубами повити, под шеломы възлелеяни, конець копия въскръмлени» («Слово о полку Игореве»).

В «Слове о погибели Русской земли» появляются глагольные (и даже не только глагольные) созвучия – первые рифмы: «то все покорено было Богом крестияньскому языку поганьскыя страны: великому князю Всеволоду, отцу его Юрью, князю кыевьскому, деду его Володимеру и Манамаху, которым то половьци дети своя полошаху в колыбели. А Литва из болота на свет не выникываху. А угры твердяху каменыи городы железными вороты, абы на них великыи Володимер тамо не възехал». Это еще не рифмы как таковые – это именно созвучия глаголов, стоящих в одной и той же форме, в одинаковых синтаксических конструкциях.

В «Молении Даниила Заточника» мы замечаем изысканные созвучия, похожие на составные рифмы куда более позднего времени: «Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое; кому Бело озеро, а мне черней смолы; кому Лаче озеро, а мне на нем седя плачь горкий».

В XV веке появились «покаянные стихи» – по сути, первая книжная лирика. На самом деле это были песни, которые исполнялись на известные церковные «гласы» – мелодии, но никогда не пелись во время богослужения. Их переписывали монахи, включали их в Четьи-Минеи, назидательное чтение для мирян. Они примыкали по смыслу к богослужебным книгам, к церковным канонам (песнопениям в честь святых или праздников); они содержат многочисленные заимствования из текста погребальной службы, покаянного канона, псалмов и т. п.

Вот первый известный покаянный стих «Плач Адама» (это стихотворение целиком написано на алтарной двери, хранящейся в Музее древнерусской культуры имени Андрея Рублева):

Это еще не стихи как таковые – это пока песни, их текст не отделим от музыки. К XVII веку они окончательно смыкаются с «духовными стихами» – фольклорными песнями на религиозные сюжеты. А книжных стихов пока нет.

Интересно, что в Византии стихотворная традиция уже существовала. Даже сам святой Кирилл, просветитель славян и создатель славянской азбуки, писал силлабические стихи без рифмы (вот, к примеру, первая строфа из его «Прогласа»):

Однако в древнерусской традиции силлабические стихи не прижились, древнерусские книжники даже переводили их прозой, заботясь больше о точности передачи содержания, а не о форме.

А. М. Панченко считает, что причиной такого отторжения стихов стало желание Церкви отделиться от фольклора, идеологически чуждого ей искусства, – вплоть до того, что она отказалась от звучания музыкальных инструментов в храме и ограничилась пением без аккомпанемента, поскольку музыкальные инструменты были неотъемлемым атрибутом скоморохов. А стихи тоже связывались с фольклором, скоморошеством, балагурством.

Древнерусская литература была назидательной, поучительной; лирика в жизни древнерусского человека, разумеется, была, но она существовала не в книжной словесности, а в фольклоре. Именно к фольклору обращался человек, когда плакал и радовался. Фольклор прорывался в книжную словесность, когда автор заговаривал о задушевном, горячо любимом – не только каялся в грехах и возносил хвалы святым, но и горевал о разорении родной земли, мучился тревогой о людях, ушедших в ратный поход, жаловался на свою горькую судьбу, рисовал красоты природы и замечал, как она откликается на человеческое горе или радость. Так в книжную словесность стали проникать заклинания, плачи, песни, причитания.

Из-за гонений на скоморохов фольклор стал уходить из городской жизни, и образованные горожане стали обращаться к книжной поэзии. Стихов как таковых до XVII века в самом деле не было: и в фольклоре лирика была неразрывно связана с музыкой, и духовные стихи, посвященные человеческой греховности и необходимости покаяния, распевали на церковные гласы. Стихи, которые не поют, а декламируют, появились только в XVII веке.

Народная поэзия в это время была тонической: в стихотворной строке должно было быть фиксированное количество ударений. Рифмы в народных песнях, духовных стихах и былинах не было. Однако это вовсе не означает, что фольклорная поэзия ее совсем не знала: рифма существовала в прибаутках («я там был, мед-пиво пил»), пословицах («рыбак рыбака видит издалека», «мороз невелик, да стоять не велит»), в заговорах, в свадебных приговорах и т. п.