Новое открытие мира

С середины XIV века жители Руси снова могут совершать паломничества и путешествия. Хождениям в Царьград посвящены «Сказание о святых местах о Костянтиненграде» (вероятно, созданное новгородским архиепископом Василием), «Беседа о святынях Царьграда» (автор неизвестен), «Сказание о Царьграде». Мирянин Стефан Новгородец («От странника Стефанова Новгородца») рассказывает читателям не только о святых местах, но и о самом городе – его дворцах, храмах, статуях, гавани – это практически путеводитель по городу: «Тут же дворец, который называется «Палата правоверного царя Константина»; стены, окружающие его, очень высоки, выше городских стен; он так велик, что подобен городу, стоит подле ипподрома, невдалеке от моря. Тут вблизи монастырь Сергия и Вакха, и мы приложились к головам их. То все идет посолонь, возле моря, если идти, придерживаясь по левую руку от городской стены. Если от ипподрома пойти мимо Кандоскамии, то здесь есть городские ворота – железные, решетчатые, очень большие; этими воротами море введено внутрь города. И на тот случай, если приходит враг с моря, здесь держат корабли и гребные суда, числом до трехсот…»[14].

В середине XV века один из участников русской церковной делегации, возглавляемой митрополитом Исидором, описал свои впечатления от Рима и Флоренции («Хождение во Флорентийский собор», или «Дневник путешествия Исидора в Западную Европу» и примыкающая к нему «Заметка о Риме»). Автор, имя которого неизвестно, – по-видимому, светский человек, – с интересом описал европейские города с фонтанами, соборами, водопроводом, водяными мельницами; он рассказал даже об изготовлении шелка из коконов шелковичных червей.

Самое известное «хождение» XV века – «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, тверского купца, который четыре года провел вдали от родины и обошел Персию и Индию. Афанасий Никитин – не монах, не праведник, он не поклоняться святыням отправился, а торговать; в кораблекрушении он потерял все взятые в долг товары и не мог вернуться на родину с пустыми руками, чтобы его не посадили в долговую яму. В чужих краях он бесконечно тосковал по родине, сбился со счета дней и не мог больше соблюдать посты и отмечать праздники, о чем очень сокрушался. Он подробно рассказывает о чужих странах – их климате, городах, общественном и экономическом устройстве. Подробно говорит, как люди выглядят, как одеты, причесаны, какие обычаи соблюдают, что едят. Слог его прост и скуп: «Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок»[15].

Так для русского читателя открывается огромный мир с его культурами, верованиями, обычаями. А Русь остается самой лучшей страной, хотя «эмиры Русской земли несправедливы», как горько заметил Афанасий Никитин[16].

Вместо Возрождения

Русское Предвозрождение, однако, не привело к Возрождению. В Западной Европе продолжается процесс секуляризации культуры, появляются все новые жанры светской литературы, возрастает интерес к античному наследию. На Руси, однако, происходят совсем другие процессы: укрепляется роль церкви, она фактически сливается с государством, и на государственном уровне провозглашается концепция «Москва – Третий Рим».

В 1453 году пал Константинополь, оплот восточного христианства. Старец Филофей из псковского Елеазарова монастыря провозгласил, что в мире все совершается по воле Божьей и Господь выбирает те народы, которым суждено исполнять Его волю: вся история человечества есть история сменяющих друг друга царств. Три царства должны сменить друг друга, а затем будет Страшный суд. Первое царство – Римская империя, «ветхий Рим». Второе – «новый Рим», то есть Константинополь. Оба они пали из-за их грехов, и пришло время «последнего Рима», то есть Москвы, которая теперь хранит традиции православного благочестия: «Первые два Рима погибли, третий не погибнет, а четвертому не бывать».

Утверждению этой идеи на государственном уровне способствовали и политические события: при Иване III Русь освободилась от власти Золотой Орды; великому князю удалось объединить мелкие удельные княжества в Московское государство. Он женился на Софье Палеолог, племяннице и наследнице последнего византийского императора Константина XI, погибшего при падении Константинополя, и воспринимался как полноправный его преемник; византийский двуглавый орел к концу XV века стал символом Московского государства, а великий князь стал именоваться царем. Все эти изменения в политической и религиозной жизни отражаются на литературе: у нее теперь есть важная идеологическая задача.

По наблюдению О. В. Творогова, из монастырских библиотек в XV веке практически пропадают книги светского содержания, не делают новых копий тех сочинений, у которых нет практического предназначения: больше не переписывают «Сербскую Александрию», «Сказание об Индийском царстве». Зато ведущую роль получают такие жанры, как жития, хроники и исторические повести. Кроме того, расцветает публицистика. Прессы еще нет, поэтому главный публицистический жанр – это послание.

Главный публицист эпохи – сам царь Иван Грозный. В ожесточенной полемике с политическим эмигрантом князем Андреем Курбским он обсуждает вопросы управления государством: царь отстаивает идею самодержавия, Курбский – идею ограничения монаршей власти, подотчетности монарха «синклиту» знати. Иван Грозный пишет, что бояре пытаются похитить царскую власть. Он то высокопарен, то груб, он раздражается и иронизирует; возвышенная риторика сочетается в его текстах с площадной бранью; Андрей Курбский это примечает и пеняет царю на недостойную его грубость. Для его собственного стиля характерно чувство меры, ясность, лаконизм, логичность изложения (они особенно заметны в сравнении с огромными, хаотичными, бурными посланиями царя).

Примерно ту же стилистическую разницу можно наблюдать в полемике Иосифа Волоцкого и Нила Сорского по поводу монастырских земель и имущества. Нил Сорский, представитель заволжских старцев-нестяжателей, считает, что монахи должны жить не в монастырях, владеющих землей и имуществом, а в скитах; Иосиф Волоцкий защищает монастыри. Иосиф Волоцкий отстаивает суровую монастырскую дисциплину, Нил Сорский говорит, что монахи должны сами соразмерять, кто сколько вынесет «поста, трудов и молитвы». Иосиф Волоцкий предлагает казнить еретиков, Нил Сорский – убеждать их и молиться за них. Стилистика Иосифа Волоцкого сочетает высокий пафос и грубые, разговорные обороты, некоторое нарушение логики; стилистика Нила Сорского – более книжная; он умело пользуется риторическими приемами, его тексты стройнее, короче, яснее.

Пожалуй, стоит напомнить, что в политике победа осталась за Иваном Грозным, в церкви – за Иосифом Волоцким; это определило, в каком направлении будет развиваться общество – и литература. Оба непримиримых оппонента, Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, были канонизированы в лике преподобных, а итогом дискуссии о ересях стало появление полного свода книг Ветхого и Нового Заветов в переводе на церковнославянский язык – «Геннадьивская Библия»; до сих пор на Руси не было полного перевода библейских книг. Архиепископ Новгородский Геннадий организовал поиски по монастырским библиотекам переводов всех библейских книг; недостающие книги были переведены впервые.

Для литературы XVI века в целом характерны огромные, фундаментальные труды: это не только создание полной Библии, но и «Степенная книга» – сборник биографий всех выдающихся людей в русской истории, и «Русский хронограф» – изложение всей мировой истории, и «Домострой» – полное руководство по обустройству дома, своего рода маленького домашнего царства с благочестивым хозяином во главе, с советами во всех областях жизни – от того, как ходить в храм и молиться Богу, до того, как квасить капусту и хранить обрезки тканей, как воспитывать чад и руководить домочадцами. Это и колоссальные по замыслу Великие Четьи-Минеи митрополита Макария.

Митрополит Макарий еще в бытность архиепископом задумал собрать воедино «все книги четьи», предпочтительно «святые». В итоге появились двенадцать томов (по числу месяцев) – сборники душеполезного чтения на каждый день, включающие библейские тексты, жития святых, патерики, творения Отцов Церкви и т. п. Специально для Четьих-Миней были написаны новые жития русских святых, в том числе Житие Петра и Февронии Муромских, созданное иноком Ермолаем-Еразмом. Оно, однако, не вошло в состав сборника, поскольку очень далеко по форме и содержанию от канонического жития.

Это нежная, поэтичная повесть, которая по своему духу принадлежит к предыдущей эпохе – Предвозрождению: здесь и вымысел, и сказочность, и занимательность, и элементы фольклора, и внимание к душевным движением героев. И живые детали – чего стоит одна подробность: Феврония в конце повести хочет закончить вышивку, а Петр зовет ее умирать вместе и не может повременить; Феврония втыкает иголку в недошитую работу и хозяйственно обвивает ее ниткой – чтобы не выпала, чтобы кто-то мог закончить эту работу, а после спокойно отправляется умирать, завершив свой земной путь.

Конечно, сказочная история с премудрой девой, волшебным мечом, летающим змеем никак не могла стать каноническим житием. Зато она стала лучшим литературным произведением сурового, кровавого века, где и государство, и церковь больше всего заняты укреплением собственной власти. Очень скоро от этого тщательно выстроенного могущества не останется и следа: страну ожидает Смутное время, церковь ждет раскол. А литературу – рывок в будущее.

XVII век: сложный человек в сложном мире