На самом деле, я не смотрю, а скорее пялюсь. Меня вдруг разбирает смех.

– Пялюсь, – хихикаю я.

– Пялишься?

Я смеюсь еще сильнее и заваливаюсь вперед.

– Боже, «пялиться» – такое смешное слово. – Я задыхаюсь от смеха, на глазах у меня выступают слезы. – Правда?

– Кажется, ты переборщила с рислингом.

– Не переборщила, – я надуваю губы.

– Еще как. Зачем ты выпила целых три бокала? – он поворачивается ко мне, и наши колени соприкасаются.

Я напряжена до предела, и от этого касания мое сердце бьется еще быстрей. Откашлявшись, я признаю:

– Я нервничаю, когда ты рядом. Думала, вино поможет.

Он прищуривается.

– Ты все еще нервничаешь? Уже два месяца прошло.

– Знаю, но ведь… между нами что-то есть.

– Поподробней.

Я непроизвольно пододвигаюсь к нему ближе; он будто деревенеет, когда промежуток между нами сокращается. Я отнимаю руку от лица, и она падает ему прямо на колено. Кэл смотрит на мою руку, потом на меня. В глазах у него пляшут тени и мерцают угольки.

Под воздействием алкоголя я осмелела. Обычно мне не хватает храбрости даже посмотреть на Кэла, а теперь я сама его трогаю. Он остается на месте. Как и я.

– Ну ты довольно пылкий.

– Так. – У него на щеках играют желваки.

– И большой.

– Так, – повторяет он.