Паладин

Нас разделяла комната.

Обитающий в ней писатель был затворником; он ел отдельно от всех нас и уходил на прогулки в одиночестве. Наверное, проблема в языке, решили мы, когда обсуждали его вечером на веранде, где собирались все вместе выпить и поужинать. Мне нравилось думать, что он стеснен нашим желанием. Твоим и моим. Но, конечно, я не сказал этого, тем более при всех.

Когда я наконец поцеловал тебя, тем вечером, когда в твоей комнате не было лягушки, ты сказала, что у меня изящное лицо. И что ты заметила это еще в самую первую нашу встречу. Было за полдень, зимнее солнце бледнело, а я сидел за столом на веранде. Ты подошла сзади. Я обернулся. Ты протянула руку. Я встал, улыбнулся и сжал твои пальцы в своих. Я был здесь уже неделю; а ты только приехала.

После этого мы не общались целую вечность.

Когда мы притворяемся, что игнорируем кого-то, обычно они интересуют нас больше всех.

И первые несколько дней так все и было. Мы выходили в общую столовую к обеду, делали себе завтрак или чашку чая в кухоньке на веранде. Ты много времени проводила у себя в комнате. Все так делают в первое время по приезде. Но мы, все семеро, не считая странного писателя, были дружелюбной компанией, и лед, я думаю, окончательно тронулся в полнолуние. В тот вечер луна была больше, чем всё, что мы, городские жители, видели за всю свою жизнь, ну или по крайней мере за долгое время, прошедшее с раннего детства. Не помню, кто предложил пойти пройтись. Могла ли это быть ты? Это было бы похоже на тебя, как я заметил. Импульсивная. Идеи выскакивали из тебя, как дикие лошади. Мне это нравилось. Мне казалось, что с тобой может произойти что угодно; что тут всегда будут сюрпризы.

И мы отправились. В тапках, шортах и пижамах. Сперва мы шли по тропе, а потом свернули туда, где было построено что-то вроде места для представлений. Оно напоминало руины, уж не знаю, намеренно или нет. Все было из камня и выглядело средневековым. Мы сели на краю крыши, нависающей над сценой. Я сделал самокрутку и передал по кругу. Ты делала мелкие быстрые затяжки. Разговор был ленивым и легким. Среди нас были сценарист, звукорежиссер, переводчик, а большинство остальных — писатели. Включая, как я думал, и тебя. Тогда я еще не спросил тебя об этом. Вообще-то я редко смущаюсь, так что и сам даже не понимал, почему веду себя как влюбленный подросток. Ты была в белом, и в лунном свете эта ткань словно светилась изнутри. Вскоре кто-то спустился и начал выступать на сцене — несколько строк из Шекспира («Пить или не пить», «Уйди в трактир») с драматическими паузами и жестами, потом к нему присоединились другие и устроили экспромтом танцевальное представление. Все мы были в ударе. Конечно, атмосфера способствовала. Луна поднялась еще выше; деревья качались на ветру.

Следующим вечером были лишь мы с тобой.

Больше никто не хотел гулять. Кроме того, было поздно, много позже обычного, и к этому времени все разошлись по комнатам.

— Но жаль же тратить луну просто так, — сказала ты, и я заявил, что луна не будет потрачена. Мы вышли в темноту. Место, где мы находились, располагалось на территории школы классических танцев в каком-то пригороде. Единственный свет падал из нашего здания или из тех, что были еще дальше на территории. Земля у нас под ногами была ярко-красной и в ночи казалась густой и темной, как кровь. Все это было гораздо больше, чем просто прогулка. Далеко впереди мы различили металлический блеск ворот. За ними лежали поля и ровные ряды деревьев, окаймляющие их по краям.

— Они заперты? — спросила ты. И вдруг, внезапно, я понял, что твой вопрос был для меня о чем-то гораздо, гораздо большем, чем просто ворота.

Если они открыты, решил я про себя, то надежда есть. Если нет, мы повернемся и пойдем назад, в наши раздельные комнаты, раздельные жизни. Мы шли, наши тапочки ступали по хрустящей земле, камням и упавшим листьям. Дойдя, мы ухватились за прутья ворот, как пленники. Мы были заперты. Все, что было впереди, рухнуло, став недостижимым для нас. Но, чтобы не сдаваться до конца, ты толкнула ворота; я присоединился к тебе, и вдруг что-то щелкнуло. Мы увидели, что замок был заперт не до конца. Мы потянули за щеколду, и ворота открылись. Мы были как школьники, сбежавшие с уроков.

— Разве нас не предупреждали о леопардах или чем-то таком? — прошептал я.

— Да.

Хихикая, мы вышли за пределы. Дорога была неровной от травы и проложенных в грязи следов шин; на ней там и тут блестели лужи вчерашнего дождя. Мы встали прямо за воротами, и ночь окружила нас. В траве мелькнула серебряная лента. Вскрикнув, мы схватились за руки и больше не отпускали их. Воздух стал густым от смеси страха и возбуждения.

— Пойдем вперед? — спросила ты. Я кивнул.

Мы пошли, следуя петлям дороги, мимо зарослей кустов, и встали на краю поля, которое казалось бесконечным. Горизонт уходил вдаль и сливался с чернотой неба. Мы поняли, что нам пока нельзя идти дальше.

Дни проходили в радости.