– Сестры, у этого гада желание есть. Должна ли одна из нас о нем позаботиться или все мы втроем?

– Вы все втроем.

– Выкладывай свое желание, мы послушаем, – сказала старая.

Я взглянул на них. Средняя улыбалась, будто бы знахаркой пришла мне лоб пощупать, старая, глядя на меня, подставляла к уху ладошку, молодая плевалась и смотрела в сторону.

– Хочу, чтоб оставались в обличье гиен, ведь, хоть животные вы и мерзкие и дыхание ваше всегда смердит гниющим трупом, я, по крайности, не должен буду сносить этого от подобия женщин. Женщин, про каких не захочешь, а спросишь, что ж от них несет так, будто они срут через рот.

Старая и молодая взвыли и оборотились, но я знал, что средняя не позволит им тронуть меня. Пока.

– Желаю я увидеть божественную картину: когда я убиваю каждую из вас.

Средняя бросилась на меня, будто целовать собралась. В самом деле, голову мою обхватила, как для поцелуя, губы приоткрыла. «Сестры», – призвала, и обе – уже женщины – подбежали ко мне, за руки схватили. Сильные были женщины, сильные, держали меня крепко, как бы сильно я ни сопротивлялся. Средняя к губам моим приблизилась, только свои губы выше повела, носа моего касаясь, по щеке скользя, и остановилась у моего левого глаза. Я закрыл его до того, как она лизнуть успела. Она поднесла пальцы и развела веки, оставив глаз открытым. Обхватила его губами и лизнула. Я закричал, бороться стал, грудь вздымал, голову наклонить силился, чтоб вырваться из ее хватки. Заорал прежде, чем понял, что она делает. Потом лизать она перестала. И принялась засасывать. Плотно вжала губы вокруг глаза и засасывала, засасывала, а у меня такое чувство, будто меня самого из головы высасывают, будто она меня самого себе в рот засасывала. Я благим матом орал, но от этого две другие лишь смеялись все больше и больше. Засасывала она, засасывала, и все вокруг моего глаза стало темным и горячим. Глаз уходил от меня.

Он оставлял меня. Он забывал, где ему быть надлежало, и уходил в ее рот. Втягивала она его неспешно. Облизывала вокруг раз, другой, третий, и, по-моему, вырывалось у меня: «Нет. Прошу тебя. Нет». Потом она откусила его.

Очнулся я в полной темноте. Мне подняли руки, и лицо мое легло на правую. Мне было не дотронуться до лица, пусть даже наверняка это и был сон – разве нет? Я не хотел делать этого. Не мог дотронуться до левого глаза, а потому закрыл правый. Все сделалось черным. Я снова открыл – на земле лежал свет. Снова закрыл – все стало черно. Слезы потекли по моим щекам еще до того, как я понял, что плачу. Я попробовал поднять колени, и моя нога наступила на него, осклизлый и мягкий. Они оставили его, чтоб я увидел. Богиня, что слышит мужской плач, в ответ слала мне тот же плач, дразня меня.

Проснулся я, чувствуя на лице ткань, повязанную вокруг глаза.

– Ну, теперь ты скажешь, что убьешь нас? – долетел голос средней. – Хотелось бы послушать, каков ты в ярости, или дикарскую твою речь услышать. Это меня забавляет.

Мне сказать было нечего. Я и не хотел ничего говорить. Ни плевать в нее, поскольку и этого я тоже не хотел. Я ничего не хотел. Таким был первый день.

День второй, старая шлепком разбудила меня.

– Глякось, как ни мало мы тебя кормим, а ты все одно ссышься и обсираешься, – ворчала она.

Бросила мне кусок мяса, на каком еще шкурка оставалась. Приговаривала:

– Будь доволен, что убоина свежая.

Только все равно я не мог есть свежатину.

– Ешь и думай о нем, – дала она совет, а потом опять ушла в темноту. В гиену она обращалась медленно, так и слышался треск костей да скрип суставов. Швырнула мне еще один кусок: часть головы бородавочника.

День третий, молодая влетела, будто за ней гнался кто. Из их троих ей меньше всего нравилось в женщину обращаться. Подошла прямо ко мне, в плечо лизнула, и я поморщился. Понимал я, что ее кхе-кхе-кхе не смех вовсе, а воспринимал как дразнилку. Она издавала звук, какого я никогда не слышал, на вой похож, словно ребенок тянет: иииииииии. Пасть раскрыла, уши прижала и голову на один бок скосила. Зубы оскалила. Из темноты вышла еще одна гиена, поменьше, пятна на шкуре покрупнее. Молодая опять: иииииииии, – и другая подошла поближе. Гиена обнюхала мне пальцы на ногах и порысила прочь. Молодая обернулась женщиной и крикнула в темноту. Я засмеялся, но то был смех больного. Молодая быстро хватила мне кулаком по левой щеке, потом еще раз, и еще, пока глаз у меня опять черным не заплыл.