– Вытащите кляп, пусть он нас позабавит, – сказала старая.
Молодая подошла ко мне, и скажу вам точно: воняла она мерзко. Что бы ни жрала она в последний раз, жрала она это не день и не два назад, кусочки гнили лепились где-то к ее телу. Она обвила руками мой затылок, и мне захотелось стукнуться башкой о стену, все, что угодно, лишь бы хоть в самой малости оказать сопротивление.
Она засмеялась, и ее мерзкое дыхание попало мне в нос. Она вытащила кляп, и я выкашлял рвоту. Все они засмеялись. Молодая придвинулась к моему лицу, будто собиралась облизать или поцеловать его.
– А этот-то хорошенький сучонок, – произнесла она.
– По-человечьи-то, он будет не самым худшим, что мне в желудок попадало, – сказала старая. А потом вроде передумала: – Ноги длинные, на мышцы бедные, жирка и вовсе мало – незавидная будет пожива.
– Посоли его его же мозгами и приправь мясо жиром борова, – поддразнила молодая.
– Отдаю ему должное, – сказала средняя. – В том единственном, что в человеке чего-то стоит, он на меня приятное впечатление производит. И как это ты бегаешь, если он свисает так низко?
А я все кашлял, кашлял да кашлял, пока не перестал.
– Может, он воды попьет, – сказала старая.
– Есть во мне немного крепкой водицы, – рассмеялась молодая. Она вздернула левую ногу, подхватила свой болтающийся член, а потом захохотала. Старая тоже похохатывала. Средняя шагнула вперед со словами:
– Мы бултунджи, и у тебя есть недоделанное дело с нами.
– Недоделанное дело я своим топориком докончу, – выкашлял я. Все трое засмеялись.
– Отруби его, сунь в другое место и – бум! Чел ведет себя, будто все еще вкруговую ходит, – прошамкала старая.
– Старая сука, даже я не поняла этого, – надулась молодая.
Средняя стояла прямо передо мной.
– Помнишь нас? – спросила.
– Гиена не тот зверь, кого в памяти держишь.
– Вели мне дать ему кое-что, чтоб вспомнил, – взвилась молодая.
– Правда, кто помнит гиен? Вы похожи на голову собаки, которая торчит из задницы пятящегося кота.
Старая и средняя женщины засмеялись, а молодая взъярилась. Она оборотилась.