Проснулся в песке. Солнце уже половину неба прошло, все было белым-белым. Никакой норы, никакого буша, никаких костей вокруг, и никакого запаха гиен поблизости. Кругом и повсюду – песок.

Я не знал, что делать, вот и принялся шагать прочь от солнца. Как оказался там и как забрел в такую даль? Это пропало для меня. Я думал, что я во сне или, наверное, последние несколько дней во сне был, пока не тронул свой левый глаз и не нащупал тряпку. Солнце жгло спину. Злилось, что я спиной к нему повернулся? Так убило бы уж меня. Устал я ото всего этого: люди и звери убить меня грозятся, высасывают из меня желание жить, только никак не убивают. Я шагал, пока ничего другого не оставалось, как шагать. Шагал днем и ночью. Холод покатился по песку, и я уснул. Проснулся на задке повозки со свиньями и курами, направлявшейся в Фасиси. Может, человек был добр, может, надумал меня в рабы продать. Какой бы ни была причина его доброты, я спрыгнул с повозки, когда мы поехали по тряской неровной дороге, и провожал его взглядом в дальнейший путь, он так и не заметил, что я сбежал.

Я знал, что Найки в Фасиси нет. Запах его уже покинул город много дней назад, в Малакал подался, наверное. Зато он оставил мою комнату такой, какой она была, что меня удивило. Даже деньги не взял. Я собрал, что мне нужно было, а все остальное оставил.

Чем ближе я был к Малакалу, тем сильнее становился его запах, хотя я и уговаривал себя, что вовсе не ищу его и не убью его, когда найду. Я сделаю кое-что гораздо похуже. Найду, где он, потом отыщу его мать, кого он, как уверяет, ненавидит, но о ком всегда говорит, убью ее и поменяю ее голову на антилопью, пришью их к телам той и другой. Или сделаю что-то, до того из ряда вон злое и мстительное, что я даже представить себе этого не мог. Или оставлю его в покое и пропаду на много лет, пусть мозг его жиреет от мысли, что я давным-давно умер, а потом нанесу удар. Но скоро я уже вышагивал по улицам, по каким он ходил, и останавливался там, где он себе стоянку устраивал, я знал, что он находился в Малакале. Через день знал улицу. Солнце еще не село, а я уже знал дом. Ночь не настала – комнату.

Я ждал, когда сил поднаберусь. Остальное шло от ненависти. Он заплатил хозяину гостиницы, чтоб тот врал про него, и научил его яды готовить. Так что, когда я заявился на хозяйскую кухню, тот пытался сделать вид, будто и не удивлен вовсе. Я не спрашивал, где Найка. Сказал только, что иду наверх убивать его. И уж точно прибью самого хозяина быстрее, чем тот дотянется до яда в своем шкафчике. Хозяин со смехом предложил мне делать, что мне угодно, потому как до Найки ему дела нет. Однако, гад, вытянул из волос дротик и запустил им в меня. Я пригнулся, дротик воткнулся в стену за мной и задымил. Хозяин бежать бросился, но я схватил его за те самые волосы и рванул обратно. «А вот так ты не дотянешься», – сказал я, припечатал его руку к стойке и отсек ее. Он завопил и побежал.

Хозяин успел до двери добежать, даже открыл ее наполовину, прежде чем мой топорик ударил ему в затылок и раскроил его. Оставив его в дверном проеме, я пошел наверх. Запах его был повсюду, но сам он не показывался. Может, Найка и был вором, обманщиком и предателем, только трусом он не был. Сильнее всего запах был в шкафу, и то не был запах мертвеца. Я открыл шкаф, и весь Найка висел на крюке.

Кожа его. Но одна только кожа от него и осталась. Найка сбросил кожу. Видывал я мужчин, женщин и зверей, что самыми странными дарами наделены были, но никто не умел, как змея, кожу сбрасывать. Как бы то ни было, теперь он – новый человек.

– Как же ты тогда узнал, что именно он по лестнице поднимается?

– Он всегда жевал кат[31]. Это его взбадривало, говорил, бывало. Могла бы спросить, задумывался ли я когда, почему гиены меня отпустили. Не задумывался. Потому как задумываться значило бы думать о них, а я о них не думал, пока ты ко мне в окно не влезла. Он даже мой глаз не заметил. Глаз мой – он и не заметил даже.

– Вперед – так гиена, а задом – так лиса, – сказала она.

– Лучший друг, гиена.

– И все ж именно он сказал: только Следопыт может отыскать этого мальчика. Чтоб мальчика найти, вам надо отыскать Следопыта. Я не оскорблю тебя, бросив к твоим ногам еще денег. Но ты мне нужен, чтобы найти этого мальца, агенты Короля уже охотятся за ним, потому что кто-то рассказал ему, что мальчик до сих пор жив. А им нужно лишь доказательство его смерти.

– Три года – слишком поздно. Кто украл его, тому и отвечать, кем бы он ни был.

– Назови свою цену. Я знаю, что она не в деньгах.

– А-а, на этот раз в деньгах. Четырежды по четыре цены, что ты предложила.

– По тому, как ты говоришь, спрашиваю: что еще?

– Его голова. Отрезанная и на кол насаженная так крепко, чтоб острие кола из макушки торчало.

Она посмотрела на меня в темноте и кивнула разок.

Однако всем про вашего безумного Короля известно. По мне, лучше Король безумный, чем слабый, и лучше слабый Король, чем плохой. В любом случае зло в том, что в душу опечаленную проникают бесы, они забирают у человека волю, или он считает, что изо всех детей своей матери больше всех он любит себя самого? Тебе не терпится узнать, как у меня два глаза стало, когда я только что рассказал, как один потерял. Тут, по-моему, ты станешь ушки на макушке держать, ведь в сказании появляется наш прославленный Кваш Дара.

Тебе Бунши знакома? Она никогда не лжет, только ее правда такая же скользкая, как и ее кожа, и она крутит ее, подгоняет, спрямляет прямо у тебя на глазах: так змея делает, когда решает, что именно тебя ей следует пожрать. Правду сказать, я не поверил, что Король устроил убийство семьи главного старейшины, хотя и ничего не знал об этом. Хотелось вернуться к себе в комнату и расспросить хозяйку гостиницы, слышала ли она когда-нибудь про Ночь Черепов, про то, что случилось с Басу Фумангуру, но я все еще был должен ей за постой, а у нее, как я говорил, в голове засело слишком много представлений, как бы я смог расплатиться с нею помимо денег. Тем не менее то, что поведала о Короле Бунши, совпадало с тем немногим, о чем я знал или слышал.