– Прекрасно, вы с Королем в дружеских отношениях.

– Почему всякий человек должен быть врагом Короля?

– Говорил ли я тебе когда о своем проклятии, Большой Белекун?

– Нет меж нами, тобой и мною, никакой дружбы. Мы никогда не были…

– Кровь – вот где корень. Как и во многом другом, а мы с тобой говорим о семье.

– Ужин призывает меня.

– Да, призывает. Конечно же, призывает. Съешь сыру.

– Мои слуги…

– Кровь. Моя кровь. Не спрашивай, как она попала туда, только стоит мне схватить свою руку… – Я выхватил кинжал. – И резануть себя вот тут по запястью, не настолько, чтоб вся жизнь вытекла, а так, чтоб хватило в ладонь набрать и бросить…

Белекун посмотрел в потолок еще раньше, чем я смог бы указать туда.

– А твой потолок очень высок. Но таково уж мое проклятие. То есть если брошу я свою собственную кровь в потолок, то она породит черное.

– Что значит – породит черное?

– Людей из темнейшей тьмы, по крайности, они похожи на людей. Крыша делается буйной и плодит их. На потолке они стоят, как на полу. Ты знаешь, когда крыша начинает как бы потрескивать.

– Крыше…

– Что?

– Ничего. Я ничего не сказал. – Он поперхнулся ягодой. Я указал на кубок, он залпом выпил лаймовое вино и прочистил горло. Я стоял, может, в десяти и еще в пяти и еще четырех шагах от него, может, в двадцати. – Это такие звуки омолузу издают, как в сказке, какую мать тебе рассказывала. Случается, чудища твоего разума ночью пробиваются сквозь кожу головы. Только все равно они остаются в твоем разуме. Да.

– Значит, ты их никогда не видел? – Я подошел к нему, спрятав нож обратно в ножны. Он попытался перекатиться и сесть, но упал навзничь, больно ударившись локтем. Поморщился, но обратил гримасу в улыбку. – Я не сказал: к потолку, – но ты вверх взглянул. Я ни разу не произнес: омолузу, – зато ты произнес.

– Интересный разговор всегда заставляет меня забыть о голоде. Я только что вспомнил, что проголодался. – Белекун потянулся жирной рукой к шнуру с колокольчиком наверху и позвонил три раза.

– Бисимиби, говоришь?

– Да, эти сучьи бесенята текущих вод. Может, он на реку для разнообразия пошел не в ту ночь и рассердил одного-двух или трех. Должно быть, они следом за ним до дома шли. А остальное, как говорится, это остальное.