– Нет?

– Он так сказал.

– Я не слышал.

– Стало быть, малый, кто не раб, и О́го, а тебе известно, насколько можно на О́го положиться.

– Побольше, чем на тебя.

– Хмм.

Он хмыкнул. Нсака Не Вампи держалась в стороне. Она заметила, что я заметил. Я тоже заметил, что он сказал «ты», а не «мы».

– У тебя другие планы, – сказал я.

– Ты знаешь меня лучше меня самого.

– Должно быть, что-то вроде проклятия, уж я тебя знаю.

– Никто из людей не знает меня лучше.

– Значит, никто не знает тебя вовсе.

– Так ты желаешь свести счеты сейчас, хмм? Как тебе это? Прямо здесь. Или, может, подальше, у озера. Или мне следует ждать, что однажды ночью ты забежишь как любовник? Порой я жалею, что ты и впрямь не любишь меня, Следопыт. Как мне наделить тебя покоем?

– Мне от тебя ничего не надо. Даже покоя.

Он опять засмеялся и ушел. Потом остановился, снова засмеялся и пошел к громадному замызганному гобелену, которым было что-то укрыто. Нсака Не Вампи забралась в колесницу и подхватила вожжи. Найка стащил гобелен, и появилась клетка, в какой сидела женщина-молния. Леопард ее тоже увидел. Протрусил прямо к клетке и зарычал. Женщина забилась в уголок подальше, хотя деваться в клетке было некуда.

Теперь она уже походила на женщину. Глаза широко распахнутые, как будто страх впечатался в ее лицо, как у детей, рожденных на войне. Найка потянул задвижку и открыл клетку. Женщина забилась еще дальше, двигая клетку вместе с собой. Леопард отбежал недалеко и улегся в пыль, но по-прежнему следил за ней. Она обнюхала все вокруг, оглядела все вокруг, потом резко выскочила из клетки. Туда-сюда рванулась, глядя на фургон, на деревья, на Леопарда, на мужчину с женщиной в одинаковой синей одежде. Потом дернулась головой на восток, будто кто-то окликнул ее.

Потом она побежала, на своих двоих, едва земли касаясь, прыгнула через холмик, взмыв вровень с деревом, и была такова. Найка заскочил на колесницу, как раз когда Нсака Не Вампи хлестнула вожжами, и лошади пустились галопом. На восток.

– Озеро разве не на запад? – произнес Биби, подаватель фиников.

Я не ответил.

Малый так и старался напугать коня, чтоб тот галопом припустил, сбросил седока и тот сломал себе шею. Я даже не собирался его учить. От Леопарда проку не было, поскольку тот оставался котярой, ни с кем не разговаривал и убежал от нас как можно дальше, но так, чтобы по-прежнему услышать нас. Соголон, думалось мне, понадобится помощь, чтоб на лошадь взобраться. Или она люльку какую иль повозку приспособит, чтоб себя везти и всякое там, с чем ведьмы ездят, может, ножку ребенка, кал девственницы, шкуру целого буффало, что в соли хранится, или еще что ей для колдовства нужное. Но она перекинула через плечо сумку из шкуры оленя, взялась левой рукой за луку седла и легко вскочила в него. Даже О́го это заметил. Он, само собой, просто в кашу смешал бы десяток лошадей, когда б вздумал усесться на них, а потому – побежал. Для верзилы такой высоты и веса он почти не производил шума и землю не сотрясал. Вот мне интересно: купил ли он свой дар быть незаметным у сангомы какой, у колдуна, у ведьмы или у беса? Лошади оказались крепкими, но хватало их всего на день скачки за раз, и это привело нас к Красному озеру. Биби, спрыгнув с коня, связал лубяной веревкой свое седло с уздечкой одной из лошадей, несших поклажу, и велел Фумели сесть на нее. Я привязал вторую лошадь с поклажей к своему седлу. Соголон ускакала далеко вперед, зато О́го поджидал. По-моему, он ее побаивался. Биби приход ловил, и я не спрашивал почему.