— Корреспондент «Правды»? Встретиться? Гм-гм... Не знаю, не знаю. У меня — ни минуты свободного времени. Все расписано. Сейчас? Нет, сейчас не могу: уезжаю останавливать Печорскую ГРЭС...

И положил трубку. Признаться, мне расхотелось видеться с этим человеком. Один крупный руководитель, когда я передал этот разговор, только вздохнул:

— Узнаю Терентьева. Ну что вы хотите? На меня он в Прокуратуру СССР писал.

— И что?

— Пришлось серьезно объясняться. Это еще не все: два раза штрафовал.

— На сколько?

— Сто пятьдесят рублей из зарплаты вычли. Не завидую я директору Печорской ГРЭС. — Мой собеседник совсем затосковал. — Это же Терентьев, и в мое хозяйство заглянет.

Но нашли как-то управу и на самого Терентьева...

Впрочем, здесь хотя бы коротко надо сообщить кое-что о личности Алексея Ивановича Терентьева. Лет ему за пятьдесят. По национальности — коми. Родился в старинном селе на речке Колве. У его матери было четырнадцать детей; и все они дожили или живут еще по восемьдесят лет. «Потому что на природе выросли», — значительно подчеркивает Терентьев. Он прошел войну. Окончил сельскохозяйственный техникум и вот уже много лет работает начальником Государственной химической лаборатории Беломорского бассейнового управления по использованию и охране водных ресурсов в Ухте.

Коренастый, голубоглазый, с короткой седой стрижкой, внешне это человек спокойный и добродушный. Но когда он появляется на заседании комиссии по приемке очередного крупного промышленного объекта (а на Севере нынче что ни день — то новая стройка) и спокойно усаживается за стол, раскладывая перед собой документы, руководители сдаваемого объекта начинают нервно ежиться: сейчас будет особое мнение Терентьева. И оно, как правило, появляется. Его выслушивают и начинают спорить, и горячиться, и ничего не могут возразить потому, что мнение это обоснованно и подтверждено убедительнейшими документами. Уже все подписали акт о приемке, кроме Терентьева. Иногда сообща его начинают «уламывать», выдвигая в качестве аргумента, что, во-первых, у него нет государственного подхода, во-вторых, что он не патриот республики. На самом деле все обстоит просто: одни хотят все быстрее сдать объект, другие — чтобы он скорее давал отдачу. А тут еще начальство сверху «давит» — надо рапортовать. Но Терентьев неумолим. Он верный страж природы, он не даст губить свой светлый северный край.

В тот раз, о котором будет рассказано (когда нашли на него «управу»), сложилась примерно такая же ситуация. Не были готовы очистные сооружения на дробильно-сортировочном заводе, и Терентьев отказывался подписать акт приемки. Председатель госкомиссии Василий Михайлович Сливкин, сам директор комбината стройматериалов и лицо, так сказать, заинтересованное — дело прошлое — умел хорошо говорить. Всех убедил: подписали. Все, кроме Терентьева.

— Пойми ты, — уговаривал Сливкин, — задыхаемся ведь без сырья.

— А то, что люди потом будут задыхаться, — это ничего.

— Не преувеличивай. Тут же государственное дело страдает.

— Я тоже не о своем кармане пекусь.

Каждый из них стоял на своем. А тут еще вот какая история: у сына Терентьева, студента, роман с дочкой Сливкина...

Почти три месяца шла тяжба между заказчиком и строителями о доделках, а завод стоял. Когда потом горком партии стал разбираться — по чьей вине убытки, неожиданно влетело вместе с другими и Терентьеву: объявили выговор, предложили снять с работы. Не обошлось без предвзятости на бюро тех, с кем приходилось ему не раз сталкиваться раньше по долгу службы.

Заместитель министра водного хозяйства утешил:

— Переведем-ка мы тебя в другую область. Работу дадим поспокойнее.