Сидели до рассвета. Сторож курил и говорил Кириллу:
— Хороший ты мужик, Игнатьич. И добрый, и головастый. Да вот все норовишь прыгнуть дальше всех. А не каждому это по нраву. Угомонился бы...
Кирилл молчал.
— Вот и лето скоро. Возьму отпуск. Засяду за чертежи. Все-таки добью я это дело с кирпичом...
Это уже он говорит в другой мой приезд в Гурьев. Стоим на берегу Урала. Пытаясь оттолкнуть синюю льдинку на чистую воду, Кирилл дробит и крошит лед каблуком:
— Разумеется, никакой революции по поводу бессарайного метода производства кирпича я не предлагаю. Но миллион штук, которые я обещаю, у меня есть. — Смеется, прищуриваясь на солнце. — Только не одной бумажкой и наличными, как хотят все, а в копейках.
...Я говорил тогда с управляющим трестом, которому подчинялся завод.
— Конечно, Кирилл Игнатьевич предлагает много разумного, — рассуждал он. — Это требует средств, может, даже реконструкции. И вообще, тут надо разобраться.
Да, разобраться надо было. Сесть, скажем, в машину с Кириллом, проехать по комбинату, все посмотреть, во все вникнуть, по-человечески выслушать...
Но, видно, в том-то и беда, что поехать с Кириллом — это не только посмотреть и выслушать. Надо что-то сказать, решить, — ну а в итоге потом и ответить, если понадобится. Значит, рисковать?.. А риск, как известно, не только благородное дело.
Прислал Кирилл письмо.
«Дорогой друг! Я жив. Как тот «Джон — ячменное зерно». 8 июня начальник второго цеха (того, в котором мы были) с работы снят, а я назначен вместо него. Бессарайный способ потихоньку внедряем... Словом, попал я в самое пекло. А ведь жил в свое удовольствие: конструировал, писал жалобы, получал свои 140 рэ. А теперь суета, заботы, бессонные ночи. Не то что писать, поесть забываю. Зоя моя в степи, в командировке. Теща домой укатила в Воронеж. Я один во всем доме. На дворе сейчас 4 утра. Возле ног трутся черепаха и кот Васька. Черепашка жрет уйму травы и на линолеуме чувствует себя не хуже, чем в пустыне.
P. S. Если попадется где, купи мне скрипичные струны. Кирилл».
И еще второе письмо — история с кирпичом тянулась долго.
«Дружище, из того, что тогда было лишь в голове и на бумаге, осуществлено следующее: один миллион штук кирпича сейчас уложен на улице по моему бессарайному методу. Это спасение стройкам области в зимнее время. Мои недоброжелатели молчат, хотя открытого восторга тоже пока нет».
А вслед — телеграмма: «Бессарайный метод производства кирпича не только утвержден. Принят как спасительная мера для покрытия кирпичного дефицита всей области тчк Разрешено обработать этим методом еще один миллион штук сырца Ура Кирилл»
В один из редких приездов Кирилла в Москву очень поздним летним вечером мы вышли с ним на Калининский проспект. Задрав голову, Кирилл долго вглядывался в темные громады высотных домов:
— Я жил в Грузии — там, конечно, горы выше вот этих домов, — заметил он. И без всякого перехода стал рассказывать:
— В детстве от одной старой грузинки я слышал притчу. На горном пастбище отец с сыновьями пас овец. Лето было сухое. Кончилась у чабанов вода. Отец послал первого сына к вершинам, чтоб тот принес оттуда снега. Сын ушел и не вернулся: он упал в ущелье и разбился. Отец послал второго сына, и тот тоже пропал. Сорвался в пропасть и последний сын.