— Но вот вы рассказывали как-то о Лаврове. Тоже сказали о нем — личность?
Лавров пришел к ним после окончания Академии гражданской авиации. Андреев много раз летал с ним по сложным маршрутам. Парень способный, с ним было интересно поговорить, поспорить. Летал уверенно, без ошибок. Но Андреев все тянул с аттестацией на командира. Его останавливало, как он говорит, то, что «не умеет Лавров грамотно думать в полете». Последний разв Харасавэе проехался «пяткой» при посадке. Лаврова задержали с назначением на командирскую должность.
— А летчик из него выйдет достойный. Верит в это Андреев и тут же думает: «Может, я излишне строг к нему? Человек ведь способный, интересный». Говорят: сапер ошибается в жизни только раз. Так и летчик. Это же — небо. Правда, под крылом земля, но до нее так далеко... И выходит, что напрасно мучается и корит себя за строгость Андреев. Да так ли уж он и строг, этот невысокий, с мальчишеским лицом и седыми висками человек?
Мы сидим в номере аэрофлотской гостиницы. За окном уже ночь.
— Лавров хороший летчик. Просто как личность он еще не состоялся. Но небо многому учит, так же как и земля.
Удивительное чувство испытывает человек, поднявший машину ввысь. Небо теперь для него — самое дорогое. Оно зовет в неизведанное, неиспытанное и вместе с тем невыразимо желанное и притягательное. Как ничто другое, оно заставляет жить полнее и содержательнее, дает радость борьбы.
Ночью летели из Усинска в Ухту. Обстановка на трассе была сложной. Все трещали морозы, а тут вдруг — оттепель целую неделю. Андреев пилотировал машину сам. И надо ж было — как раз рядом сидело начальство. Инспектировали полет. На трассе в облаках началось сильное обледенение. При заходе на посадку лед отделился от корпуса и на мгновение перекрыл доступ воздуха в двигатель. Уже у самой земли Андреев каким-то внутренним чутьем мгновенно определил: еще секунда и вспыхнет пожар. Он тут же выключил двигатель, и на одном благополучно посадил вертолет на площадку.
И все-таки не этот профессиональный опыт удивляет и восхищает меня в Андрееве. Говорят, когда не вернулся из своего последнего полета Антуан де Сент-Экзюпери, наземные службы еще долго ждали от него вестей, припав к радиоприемникам. Как жаль, что не было среди ждавших Андреева. Уж он-то услышал бы Экзюпери, потому что у обоих — обостренное чувство земли, и неба, и людей.
«Я здесь, капитан!»
Получил телеграмму: «Заканчиваем ремонт. Выходим в море». И подпись: «Истурган».
Давно знаю Истургана Уразбаева. Человек он судьбы любопытной. Вырос на Каспии. Сирота. Родичи — рыбаки. Жил у них с малолетства. Поскольку сирота — берегли его, на тяжелую работу не брали. А тяжелая-то работа — она в море, на промысле. Старый рыбак Биймембетов сказал как-то:
— В море надо. Море из него человека сделает.
Первый же выход на промысел чуть не стоил жизни Истургану. Рыбницу их подняло на торос во время ледового сжатия. Снять никакой возможности. Решили ждать утра.
Легли спать, а на рассвете торос вдруг с грохотом стал оседать. Кто в чем был, рыбаки прыгали на лед. Вода хлынула в пробоины, и тонущую рыбницу понесло в открытое море. Замешкавшийся Истурган в отчаянии метался по палубе. Когда суденышко наполовину уже было в воде, он увидел, как кто-то коченеющими пальцами хватается за борт. Это был Биймембетов.
— Ака, ака! — кричал Истурган. — Это ты!
Они выбрались полуживые на припай, и старик, роняя слезы, сказал:
— Не меня благодари. Парторгу скажи спасибо: он первым кинулся в воду... Только ничего уже не скажешь — утонул парторг...
После того много лет прошло. Он, Истурган, уже не может вспомнить ни глаз, ни лица того, кто первым бросился спасать его. Запомнилось только — Парторгом звали.
Когда пять лет назад прислали нового матроса на сейнер, Истурган спросил: