— Шахта в прорыве, а у тебя только половина людей в бригаде.
— Болеют.
— Кто болеет?
Обухов назвал.
— Да я их только что видел — на рыбалку поехали.
Обухов молчал.
— Как же так, Петро?
— Видишь, какая у меня лава?
— А чем она хуже 26-й, где Павло Королев. Не в лаве дело...
Выйдя из шахты, Чернов нашел Королева, но он успел только поздороваться, как тот, всегда немногословный, стал говорить ему:
— Надо, Егорович, обуховцам помочь. Может, из нашей бригады людей послать, может, специалисты лаву посмотрят еще раз — что и как.
Он говорил и выжидательно смотрел на секретаря райкома. Это было на другой день после той сильной метели, что укрыла глубокими снегами все на свете.
Чернов возвращался в райком и думал, что вот прав, наверное, Павел, требуя помочь обуховцам, а не он, Чернов, решивший было, а не посоветовать ли вынести вопрос о Петре Обухове на партком? Ну, куда он, Обухов, денется от шахты, от самого себя, от своей совести, наконец? И еще подумалось — что ж, то, что случилось с Петром, как этот снег — он растает, но под ним живая земля, которая родит все.
«Как там, наверху?»
В Москве, на Ленинградском проспекте, в дальнем углу аэровокзала, где выставлены напоказ модели современных лайнеров, мы с Вячеславом Митрофановичем стали рассматривать галерею знаменитых авиаторов страны. Рядом кто-то сказал, кивнув на портрет знатного вертолетчика Андреева:
— Несолидный какой-то.
У героя и впрямь было совсем мальчишеское лицо. Вячеслав Митрофанович неожиданно обиделся:
— Это почему же — не солидный?
На снимке был изображен он сам…