Но жизнь на Сахалине продолжалась, как ни в чем не бывало. Сахалинец ко многому привычен, и эти трое вышли поутру каждый своей дорогой. Королев отправился на смену, Чернов, несмотря на субботу, решил заглянуть в райком, а Обухов, которому вообще любая непогода нипочем, собрался на рыбалку: знал он тут неподалеку одно удачливое место. И хотя позже, рассказывая об этом дне, они говорили, что каждый шел по своему делу — забота у них была одна — шахта.
Вообще-то все закрутилось, да и сейчас еще продолжает крутиться вокруг комплекса: вся их судьба, вся жизнь. Очистной механизированный комплекс на их шахте, да и впервые на острове внедрили в семьдесят пятом. Первым его освоил Петр Обухов и он же тогда добыл тысячу тонн угля за смену. Так с того дня и шел «тысячником». А тут набался в бригаде Обухова досадный сбой. Но чтоб все до конца было понятно, давайте вернемся в прошлое...
Чернов из них первым приехал на Сахалин. Собственно, не сам приехал, привез его отец. О своем отце Чернов готов рассказывать часами. О том, как по заданию подпольной группы он взрывал завод в Донбассе, когда подходили фашисты, потом прятался от них. Немцы пытали мать, но она ничего не сказала, а отец пробрался сквозь тылы к линии фронта и потом воевал, форсировал Днепр, хотя не умел плавать, вернулся с орденом Славы. После войны долго бедовали. Отец выручал: мастер на все руки — шорник и печник, столяр и плотник. А главное — никогда не унывающий человек. Это его была идея — поехать на Сахалин.
— Жизнь все равно порушенная, — рассуждал он, — начинать все одно где. Но сюда-то в Донбасс люди вернутся, а на Сахалин, вишь, зовут. Выходит, там нужнее,
Чернов вырос на шахте Долинской. И все, что он помнит с детства, — связано с шахтой. Когда в первое лето под окном их барака выросли на грядке помидоры, огурцы и всякая зелень, отец сказал:
— Ты бы, Витька, снял все это на карточку, да в Донбасс послал.
Виктор с трудом нашел фотоаппарат, сделал фотографию. Отец поглядел и не одобрил:
— А шахта где? Шахту обязательно запечатлей. Пусть видят — хоть и край света, а все у нас тут как надо.
С самого детства образ взрослого у Виктора связывался с черным человеком на белом снегу. Шахтер поднимался из забоя в черной одежде, с обушком, лопатой, ножовкой, с неизменным «тормозком», в котором скромный обед — трудное было послевоенное время. Но на черном лице светились глаза. И работал в шахте народ все больше плечистый, крепкий, от него веяло силой, уверенностью. Приходил муж старшей сестры, забойщик, в зарплату высыпал на стол гору денег. Почетный шахтер дед Воякин, ездивший на материк в отпуск в новой шахтерской форме, гордился:
— Иду, понимаешь, по улице, полковник честь отдает.
— Что, с генералом путают?
— Да нет, — серьезно отвечал дед, — я так думаю — уважение к сахалинскому шахтеру.
И вот Чернов теперь уже сам с обушком, с ножовкой (это чтоб стойки пилить), а мать ему по утрам готовит «тормозок». Первый его учитель в забое — старый мастер дядя Коля Адиатуллин утешал, когда совсем было невмоготу, и отбойный молоток валился из рук:
— Потерпи, скоро техника придет, знаешь какая? Нажмешь кнопку, и сиди себе покуривай. Сама уголек рубает.
— И сама отгребает?
— Естественно.
Чернов вспоминал потом часто дядю Колю, когда монтировали они у себя на участке первый комбайн «Горняк-1». И потом, позже, когда на шахту пришла совсем новая техника и судьба свела его с Обуховым, с Королевым.
Армию Чернов отслужил тут же на Сахалине, и опять — на шахту. Получил права водителя электровоза, стал бригадиром. Тогда же, кажется, избрали его комсоргом. На комитете комсомола впервые он встретился с Петром Обуховым. Того принимали в комсомол. От других Петро отличался не только фигурой — был он хорошим спортсменом, занимался борьбой. Молодежь на шахте разная. Многие за длинным рублем приехали и больше их ничего не занимало. Обухов запомнился своей цепкостью. Он работал забойщиком на втором участке. Там начали монтировать новый комбайн, что-то неладилось, когда Чернов однажды туда наведался.
— Ничего, — сказал Обухов. — Вот вернусь, по другому сделаем. Есть у меня идея.
— А ты куда уезжаешь?