Кто-то окликнул Григория. Он поднял голову и увидел управляющего Околелова.

— Ну что? — спросил управляющий, парень года на два старше Григория.

— Ходил. Нельзя еще пахать.

Управляющий со злостью плюнул:

— Ах, черт. Что делать?! На других отделениях уже пашут.

— Там земля не то что у нас.

Околелов нахмурился:

— Дирекция не будет разбираться, где какие земли. Скажут: «Почему тянете с пахотой? У вас вон сколько весновспашки», — и надают по шее.

Григорий сказал:

— Не надают. Не то время.

Про себя подумал: «Кто ж тебе виноват, что не смог осенью с зябью управиться...»

— Ладно, — сказал, прощаясь, Околелов. — Сам поеду по полям...

Дня через два на центральной усадьбе, на совещании совхозных механизаторов. Григория ждал приятный сюрприз. Объявили во всеуслышание:

— Лучший наш механизатор Еригорий Варченко благодаря старательному уходу за комбайном сэкономил на ремонте за пять лет деньги еще на один комбайн.

Все стали аплодировать. Григория позвали на сцену. Он шел между рядами, смущаясь и волнуясь, коренастый, крепкий, как дуб, — скрипели и гнулись половицы под ногами. Вручили паспорт на новенький комбайн. Григорий стоял сияющий, и совсем детская ослепительная улыбка не сходила с его губ.

Вечером комитет комсомола давал Григорию рекомендацию в партию.

Они возвращались к себе в Чесноковку вдвоем с комсоргом отделения Николаем Филатовым, оба переполненные хорошей радостью, что все так хорошо складывалось этой весной. То ли оттого, что много было солнца, то ли от теплых слов, которые говорили Николаю (он прошлой осенью намолотил больше всех) и Григорию (этот паспорт, и вообще — лучший механизатор). И еще было одно, может быть, самое главное— то, что сказали на совещании. Ваша земля, вы за нее отвечаете. Не только директор или агроном, но и ты, и он, и все мы, кто на ней живет и работает.

Григорий предложил Николаю:

— Давай вместе будем работать в одну смену — твой и мой агрегат. Кто больше сделает.

— Да так просто — кто больше сделает.