Профессия летчика хороша тем, что в ней нельзя остановиться и сказать — ну вот, конец, все понял, всего достиг. В авиации тебя никогда не покидает ощущение новизны, постоянное ожидание нового, более совершенного. Нет полетов похожих, даже если ты летаешь ежедневно по одной и той же трассе. За одно только это стоит полюбить небо. Самого Андреева пестовал на первых порах Плавунов Николай Ильич, летчик, умудренный житейским и профессиональным опытом. Он «выводил» Андреева так же, как недавно сам Андреев — Ивана Федорко. Он же, Плавунов, заронил первым очень важную мысль Андрееву — уметь слушать небо. Значит, воспитывать в себе живую человеческую душу.
Случилась беда у того же Плавунова. Сняли его с должности комэска, перевели в рядовые. И хотя внешне вроде бы все осталось по-прежнему в личных его отношениях с товарищами, но там, где-то глубоко в душе прошла трещина. В холодке отношений все они, не сговариваясь, находили для себя оправдание. И поскольку их было много, а Плавунов один — оправдания казались всем неоспоримыми. «Но разве ж это справедливо!»— взрывался Андреев. На него поглядывали с недоумением. А он не оставил старого летчика одного, наедине со своими бедами. Плавунов летает, уважаемый человек в подразделении. Наградили его орденом Трудового Красного Знамени. Он Андрееву сказал:
— По правде говоря — пол-ордена твои.
— Это почему же?
— Потому, что всегда рядом был: В небе это, пожалуй, важнее даже, чем на земле.
Теперь вот уже Иван Федорко стал хорошим летчиком. Летая с ним не однажды по сложным маршрутам, с трудными заданиями, коротая непогоду на запасных аэродромах, приглядываясь к парню со стороны: кто и что он в работе, дома, в отношениях с товарищами, Андреев скоро понял — это летчик.
Раздумывая над судьбой Андреева, я много раз задавался вопросом: отчего люди, которых он учил летать, старше его по годам, тянутся к нему? В нем привлекает не только профессиональное мастерство. Людей притягивает его открытость. Нет, он не рубаха-парень, но есть в нем этакий стержень, из чего, собственно, и состоит характер Андреева. Он предельно, я бы даже сказал, беспощадно честен. И прежде всего с собой. А люди это очень чувствуют. Неприметное такое, на первый взгляд, качество привлекает нас всегда в человеке. Про такого вот говорят: с ним, мол, можно идти в разведку. Но это качество больше всего как раз привлекает тех, кто прошел жизненную школу, знает цену любви и ненависти. Так было в истории с Игнатом Сориным.
Пришел он в подразделение из военных летчиков. Свое отлетал, был уже на пенсии. А потом захотелось в вертолетчики. Начал вторым пилотом в подразделении Андреева. Ну, «возит» его Андреев справа, натаскивает. Сажает слева на командирское место. И тоже, кажется, все нормально, но Андреев недоволен: не так вертолет посадил, не так оторвался, не умеешь «висеть». А ученик его человек горячий, так и кипятится:
— Да у меня первый класс в армии был!
Андреев ему на это:
— Небо одно, а наука разная.
Ученик аж зубами скрипит. Но терпит. Все подразделение наблюдало за этим своеобразным поединком. Интересно, чем кончится. Дали «новичку» 3-й класс. Все гадали: что будет! Затаит, мол, новичок обиду на Андреева. Но ничего не было. Неожиданно для всех новичок попросился вторым пилотом к Андрееву. А товарищам сказал:
— С этим в любой полет можно.
Сколько раз, намаявшись за день в кабине вертолета, намерзшись, оглохнув от гула двигателей, Андреев спускается по трапу и чувствует, как земля ходит ходуном под ногами. Он идет по городу домой, постепенно привыкая к земной тверди, радуясь ей. Но вставая утром с постели, первым делом глянет за окно: как там погода?
Я как-то спросил его:
— Любите небо?
— Землю больше. На земле дом, люди.
Мы заговорили об Экзюпери.
— Если б Экзюпери не был летчиком, я все равно уважал его, как человека, — сказал Андреев. — Помолчал и добавил: — Как личность.
Я напомнил: