— Нет, бабушка, нет никого. Одна я осталась на всём белом свете.

— Так и я одна, — прошамкала бабуся, хотя до этого всё время говорила чисто.

Я непонимающе перевела взгляд на сидящую рядом с ней копию, которая согласно кивала, прикрыв глаза.

— Я ведь, дочка, одна живу. Раньше ничего было, а сейчас стара стала. Поспевать перестала. А за домом уход нужен.

Мысли закрутились в хороводе вокруг этого внезапного предложения. Может и вправду согласиться? Крыша над головой — это очень даже не плохо, а там разберусь, что да как, а дальше можно будет решить, куда коней двинуть. Ясно одно — бабки какие-то излишне подозрительные, но вот тихая гавань сейчас будет для меня в самый раз.

Поневоле вспомнилась женщина в чёрном балахоне, которая привела меня в город, и от этих воспоминаний у меня даже мурашки по коже побежали. Это жуть какая-то, я что под гипнозом была? Как я могла пойти за ней так, добровольно?

Я бы с радостью, бабуль, но моя нога...

Бабка вытянула шею и только сейчас обратила внимание на отставленную ногу, которая уже приобрела неестественный синий цвет, видимый даже сквозь грязь.

Взгляд её поменялся, а лицо тут же приобрело жестковатые черты.

— С такой ногой она бесполезна. Ковен не одобрит твой выбор, сестра, а лечить её никто денег не даст.

— Но всё равно кожа нежная, — не унималась та бабулька, что сидела справа от меня.

— С такой ногой, я бы не стала её и пробовать. Зря только яблоко скормила, дура!

Яблоко из бабкиной руки мгновенно испарилось, а сама она отодвинулась от меня так быстро, словно узнала, что я больна страшной и неизлечимо заразной болезнью.

Я же оторвала свой взгляд от её руки, где ещё секунду назад, в костлявых пальцах, было заключено такое вкусное и аппетитное яблоко, и посмотрела в её ясные добрые глаза, такие чистые и прозрачные, как слеза ребёнка.